Терентий Новак - Пароль знают немногие

Было маловероятно, что ехавшие на машине гитлеровцы имели приказ перехватить беглецов. Грузовик мчался не из города, а в город. Значит, не погоня. И он наверняка проскочил бы мимо. Ведь ничего подозрительного не было. Группа солдат, одетых в немецкую военную форму, с немецким же вооружением, могла быть и усиленным патрулем, направлявшимся в село, и небольшим отрядом, посланным в помощь эсэсовцам или полицаям для прочесывания леса... Впрочем, трудно сказать, что могли подумать ехавшие навстречу группе недавних легионеров немцы, особенно сидевший в кабине грузовика унтер-офицер. За них решил Поцелуев. Человек огневого характера, он не мог упустить такой, даже не очень подходящий момент, чтобы не напасть на гитлеровцев.

Не останавливая группы, Николай приказал: как только до машины останется двадцать — тридцать шагов, быстро с обеих сторон дороги залечь в кюветы, приготовиться к открытию огня.

Грузовик был уже рядом. Солдаты с привычной военной четкостью расступились, попадали в кювет. Поцелуев, не теряя ни секунды, оттолкнул от себя велосипед, взмахнул рукой, бросил в кузов гранату и тут же прижался к земле. Раздался взрыв, а вслед за ним прогремели восемнадцать винтовочных выстрелов. Потом еще, еще... Грузовик завилял, сошел с дороги и, наклонившись набок, остановился. Отстреливаться оказалось некому. Лишь один гитлеровец успел бросить гранату с длинной ручкой. Она волчком завертелась на сухой земле. Невысокий, худощавый легионер схватил ее, замахнулся, чтобы швырнуть обратно, но в этот момент граната взорвалась. Обходя убитого товарища, остальные бросились к машине. Поцелуев — тоже. Быстро подобрали автоматы. Вокруг грузовика валялись трупы вражеских солдат. Из кабины слышались стоны смертельно раненного немецкого унтер-офицера.

«Если мотор не поврежден, можно будет продолжать путь на грузовике, быстрее и безопаснее», — подумал Поцелуев. Вытащив из кабины труп водителя, а вслед за ним и умиравшего унтер-офицера, Николай нажал на стартер. Мотор чихнул, но не завелся. Попробовал еще — опять то же самое. Тогда политрук извлек из-под сиденья заводную ручку, бросил ее одному из легионеров. Тот догадался без слов, что надо делать. Однако мотор по-прежнему не заводился.

Где-то поблизости дробно застучал пулемет «шмайсер». К месту происшествия со стороны Шпановского сахарного завода бежали немцы из взвода охраны, а также с десяток полицаев. Они явно стремились отрезать группе путь к лесу, спешили занять выгодную позицию у возвышенности, отделявшей дорогу от лесного массива.

Окончательно убедившись, что грузовик не завести, Поцелуев поджег его и повел свой небольшой отряд на врага. Легионеры продвигались к возвышенности короткими перебежками, будто на учении, попеременно прикрывали друг друга огнем из винтовок и только что захваченных автоматов. Поцелуев воочию убедился, что имеет дело со смелыми, видавшими виды ребятами.

И все же прорваться к лесному массиву оказалось нелегко. Немцы и полицаи не жалели патронов. Откуда-то с фланга, не переставая, бил невидимый «шмайсер». Бежавший рядом с Николаем круглолицый, приземистый юноша споткнулся, упал лицом вниз, скошенный свинцовой струей. Потом ранило еще двоих. Парень с темными усиками, раненный разрывной пулей в живот, приставил к своей груди немецкий автомат и нажал на спусковой крючок. Второго, раненного в голову, товарищи подхватили под руки и поволокли за собой, а он что-то кричал на родном языке, очевидно, просил, чтобы оставили его, не задерживались.

Наконец потеряв еще одного бойца, поредевшая группа Поцелуева достигла леса. Немцы и полицаи из Шпанова не решились преследовать ее дальше. Постреляв издали, они вернулись на завод.

С наступлением темноты легионеры на скорую руку вырыли штыками в лесу могилу. Первым положили в нее бойца, раненного в голову. Он умер. Затем сюда же принесли трупы еще троих.

На хутор Иосифа Чиберака Поцелуев привел свою «команду» во втором часу ночи.

Не зная, что происходит за городом, возле Шпановского завода, мы с Луцем старались выяснить у Устины как можно больше подробностей о побеге легионеров.

— Кто видел тебя на перроне? — спросил я сестру.

— Как, кто видел? Многие видели из вагонов...

Устина испуганно смотрела на меня, чувствуя, что за этим вопросом кроется что-то угрожающее, но еще не понимая, почему я и Луць так встревожены.

— Им известно, что ты из Гощи? — продолжал я спрашивать сестру.

Сестра утвердительно кивнула.

— Не удивляйся, Устина, что мы до всего допытываемся, — вмешался в разговор Иван Иванович. — Тут такое дело. Тебя видели легионеры, которые остались в вагонах. Видели они и то, что после твоего появления группа их земляков ушла со станции. Хорошо, если эшелон сейчас уже в пути, и немцы офицеры перед его отходом не успели ничего узнать о побеге. Это — лучший, но маловероятный вариант. Мы не гарантированы и от худшего. Может, гестаповцы уже начали розыск? Им ведь нетрудно узнать, что беглецам помогла девушка из Гощи. Возможно, кто-нибудь из оставшихся в вагонах легионеров назвал даже твое имя. Этого будет достаточно, все остальное они быстро разнюхают сами. Копнут дальше — и до Терентия доберутся. Тем более что он уже, наверно, взят на заметку после выхода из тюрьмы. Так веревочка и потянется. Понимаешь, в чем дело?

— Понимаю, — едва слышно проговорила Устина. — Ой какая я дуреха, какая дуреха... Что ж теперь делать?

— Пока запомни одно: ты приезжала на вокзал провожать своего знакомого легионера, ну жениха, что ли, — по-прежнему строго сказал я. — Об остальном мы подумаем.

Некоторые предупредительные меры предприняли в тот же вечер. Вынесли с территории фабрики нашу «типографию». Переправили на одну из конспиративных квартир радиоприемник, газеты и листовки. Сожгли обработанные кислотой валенки, убрали с чердака, где орудовал Иван Талан, бутылки с едкой жидкостью. Оставалось еще решить: появляться мне завтра на фабрике или с сегодняшнего же вечера перейти на нелегальное положение? Иван Иванович категорически настаивал, чтобы я больше не возвращался в директорский кабинет. Сошлись на том, что до прояснения обстановки я на несколько дней скажусь «больным». Устину отправили в Гощу. Она должна была предупредить об опасности всех подпольщиков, с которыми поддерживала непосредственную связь.

Ночь прошла в тревоге. Я провел ее у шофера Васи Конарева. Клетушка, которую он занимал, была когда-то хлебным ларьком. Конарев приспособил ее под жилье, под свою «дачу», как он говорил. Сбитая из теса, с одним маленьким окошечком, халупа своей лицевой стороной выходила на улицу Первого мая. Она заросла вокруг бурьяном и почти всегда была заперта на замок. Вася Конарев, как шофер, часто надолго уезжал из города вместе со своим шефом, имевшим какое-то отношение к добыче угля, но ключ от «дачи» всегда лежал под кирпичом у порога. Впрочем, он мог оставлять «дачу» и открытой, поскольку, кроме ржавой койки и обшарпанного старинного кресла, в ней ничего не было.