Терентий Новак - Пароль знают немногие

Поцелуев бросился за стену уборной. Луць стоял на коленях и наматывал на руку оборванный шнур.

— Такую добычу упустили! — с сожалением сказал Николай. — Как это он оборвался?!

— Сам не пойму, — ответил Луць, снова направляясь к железнодорожной колее.

Дополз он благополучно, извлек мину из-под песка. Пока открывал чемоданчик, чтобы посмотреть, почему не сработал заряд, его заметили немецкие офицеры, которые группой шли от станции. Человек на полотне железной дороги не мог не привлечь их внимания. Они стали стрелять. Однако Луць успел добежать до металлической решетки-ограды. Только когда перескакивал через нее, выпустил мину-чемоданчик из рук.

Поцелуев и Яремчук из своего укрытия открыли огонь из пистолетов по офицерам. От станции, стуча по асфальту подковами сапог, бежали жандармы. Затрещали автоматные очереди. В этих условиях нечего было и думать о том, чтобы спасти мину, валявшуюся на противоположной стороне решетки-ограды.

— Бежим! Тут рядом развалины. Можно укрыться! — крикнул Поцелуев и первый бросился за полотно железной дороги. Вслед за Николаем побежал Луць. Петляя между заросшими чертополохом руинами, подпольщики направились в сторону магистрата...

Яремчук задержался. Разрядив в темноту, в сторону приближавшихся голосов, обе пистолетные обоймы и метнув гранату, он кинулся к водокачке, чтобы оттуда проскочить к центру города...

Обозленные неудачей, Луць и Поцелуев не задержались в центре города, а сразу же отправились на шоссе Ровно — Дубно. Расчет был простой: сорвалась диверсия на железной дороге, может, удастся восполнить пробел на шоссе, тем более что мина, заложенная под асфальтом в водосбросной трубе, до сих пор не использована. По пути подпольщики вырезали метров семьдесят кабеля полевого телефона, соединявшего аэродром с городом. Осторожно подобрались к водосбросной бетонной трубе, подсвечивая электрофонариком, отыскали мину, присоединили конец кабеля к чеке взрывателя и залегли в стороне от дороги.

По шоссе время от времени с ревом проносились мотоциклы. В первом часу ночи проехал запоздалый обоз с дремавшими на передках военных фургонов ездовыми. Только под утро со стороны Дубно появилась колонна грузовых автомашин. Грузовики двигались с горы на большой скорости.

— Будем рвать?! — сказал Луць.

— Да, — подтвердил Поцелуев. — Как только головная машина подойдет вон к тому деревцу...

В этот раз осечки не произошло. Мина взорвалась под передним тяжелым грузовиком, осветив на миг остальные крытые брезентом машины. Вместе с глыбами бетона подброшенный вверх дизель перевернулся и свалился в болото. Следовавшая за ним машина с ходу влетела в яму и приподнявшимся кузовом перегородила путь всей колонне. Завизжали тормоза. Началась беспорядочная стрельба. Луць и Поцелуев, не задерживаясь, бросились по знакомой тропке к темневшему неподалеку кустарнику.

...Прикрывая огнем из пистолета и гранатой друзей, Яремчук был уверен, что успеет проскочить потом мимо водокачки в город. Но именно у водокачки подстерегала его опасность. Возле водонапорной вышки он почти вплотную столкнулся с двумя часовыми. Темноту прорезали автоматные очереди. Михаил отскочил в сторону, перемахнул через невысокий забор, потом через другой и оказался в небольшом дворике. Под навесом увидел два военных мотоцикла с колясками. Их водители, по всей вероятности, спали в доме. Часовых не было. У станции по-прежнему гремели выстрелы.

На долгие раздумья не было времени. Яремчук открыл ворота, выкатил один «цундап» на улицу. Вспомнил о задании, которое получил от Луця еще накануне, днем: пробраться в Грушвицу, встретиться там с Федором Кравчуком, выяснить, почему почти неделю не появлялся в городе связной грушвицких подпольщиков.

«В Грушвицу!» — решил Яремчук, включил мотор мотоцикла и стремительно понесся по ночным улицам, ослепляя светом включенной фары встречных патрульных. Михаил хорошо знал город. Работая шофером, он объездил все его закоулки, и вел мотоцикл уверенно, не сбавляя скорости даже на крутых поворотах. На выезде из Ровно выключил фару. С контрольно-пропускного пункта замигали фонариком, приказывая мотоциклисту остановиться. Яремчук на секунду вновь включил свет, увидел на шоссе двух немецких солдат в касках и дал полный газ... Позади бухнуло несколько выстрелов, но Михаил почти не слышал их — так громко гудел мотор мотоцикла и свистел в ушах ветер.

Еще издали Яремчук увидел над родным селом зловещее зарево. Добрая половина села Грушвица Вторая догорала. Над почерневшими, обожженными деревьями ветер поднимал клубы дыма и пепла. Там, где прежде стояли белые хаты, теперь тянулись к небу закопченные дымоходы печей. Отовсюду слышались надрывные, безутешные рыдания женщин. По бывшей улице куда-то брели старики, держа за руки детей. Поджав хвосты, выли собаки.

На выгоне, освещенном неровным светом догоравшей хаты, лежали трупы грушвичан.

Грушвицы Второй больше не было. Она превратилась в сплошное пепелище. Под уцелевшим от огня покосившимся забором Яремчук увидел знакомого старика, сидевшего в горестной позе с закрытыми глазами.

— Дед Трофим! Что тут произошло? Кто сжег село? — наклонился к старику Яремчук.

— Это ты, Михаил? — прошамкал беззубым ртом старый грушвичанин. — Как же тебя не убили? Они всех молодых поубивали. Вон там на выгоне лежат, — кивнул он седой головой. — И моих тоже всех: сына, невестку, двух внуков... Все там. Одного меня господь бог почему-го не сподобил...

— Кто убивал, дед? Кто поджигал? — нетерпеливо теребил старика Михаил.

— Немаки, сынок... Они, проклятые... Вчера вечером ворвались в село на машинах да мотоциклах... До полуночи зверствовали, потом укатили.

Под утро, разыскав Федора Кравчука, Михаил узнал от него некоторые подробности.

Грушвица Вторая с давних пор славилась своей непокорностью: в прошлом — пилсудчикам, а с первого дня оккупации — гитлеровцам. Многие жители поддерживали тесные связи с подпольщиками и партизанами. Бандеровские банды не раз пытались «утихомирить» село, которое наотрез отказывалось обеспечивать головорезов из УПА продовольствием, но безуспешно. Тогда националисты пошли на провокацию. Они сами убили трех старых немецких солдат-обозников, приезжавших за сеном, а в гестапо сообщили, что незадачливых заготовителей сена застрелили местные коммунисты-подпольщики. В село немедленно нагрянул отряд эсэсовцев. Фашисты расстреляли более сорока грушвичан, хаты спалили. В числе погибших при налете эсэсовского отряда оказался и двадцатидвухлетний комсомолец, член подпольной организации Ананий Серветник. До последней возможности он отстреливался из пистолета, а расстреляв патроны, бросился в охваченную пламенем скирду.