Александр Ганулич - Взлет и падение «Советского писателя»

Обязательно широко отмечали день рождения гроссмейстера — 12 августа. Со всей дачи стаскивались столы в большую комнату, с помощью подложенных под ножки книг выравнивались по высоте и накрывались длинными белыми скатертями. Народу приходило человек тридцать. Хозяйки у Котова были замечательными кулинарами, на столе появлялись изысканные блюда, сделанные с большой выдумкой и мастерством. Например, студень заливали в пустые скорлупки от яиц, он застывал, после чего скорлупки разбивались и получалось блюдо «трясущиеся яйца». Неизменно на столе были трудоемкие блюда из еврейской кухни, например, фаршированная рыба. Апофеозом стола был сладкий торт, обычно «наполеон» с вкуснейшим заварным кремом, который варили под чутким руководством тещи Генриетты Давыдовны. Слава о Котовских застольях распространилась по всему поселку, соседи мечтали быть приглашенными на празднество.

Зимой на даче обычно не жили, но регулярно приезжали в субботу или в воскресенье покататься на лыжах. Котов отлично бегал на лыжах, сопровождали его сыновья, собака Дружок, реже жена. Делали в довольно быстром темпе хороший кружок по лесу, километров на пять-семь. Потом в доме пили чай и ели бутерброды, отдыхали и грелись.

Лена привезла на дачу не только сына, но и родителей: Макса Михайловича и Генриетту Давыдовну. Жили они во времянке, старались Александра Александровича и свою дочку не стеснять. Макс Михайлович очень быстро стал популярной в поселке личностью. У него был собственный автомобиль «Победа», а, главное, он часто ездил в Москву даже в летний период: он заведовал кафедрой в одном из московских институтов. Взять с собой попутчиков в столицу никогда не отказывал. Правда, предупреждал, что едет к определенному часу, на лекцию, ждать не может. По этому поводу у него периодически возникали конфликты с соседями. Однажды Владимир Михайлович Крепс попросил Макса Михайловича взять его с собой в город.

— Конечно, Владимир Михайлович, но прошу вас, не опаздывайте, у меня лекция в одиннадцать пятнадцать.

Владимир Михайлович жил в своем ритме. Просыпался он поздно, собирался долго, одевался тщательно и очень тепло вне зависимости от времени года. Владимир Михайлович надевал на себя шарф и берет, даже если открывал дверцу холодильника. Более того, сандалии Крепс не любил, утверждая, что ветром ему продувает ноги через отверстия в этих самых сандалиях.

Макс Михайлович подъехал к калитке Крепса точно в назначенное время, подождал пять минут, того не было. Погудел в клаксон. Вышла жена Крепса Людмила Александровна. Ей он постарался объяснить, что опаздывает на лекцию. Та ушла поторопить своего супруга. Когда опоздание превысило пятнадцать минут, Макс Михайлович уехал. Был скандал. Крепса ждали в какой-то редакции. Два дня с тестем Котова обиженная семья не разговаривала. На третий день Людмила Александровна робко поинтересовалась у Лены, не собирается ли ее папа в город.

— Да, завтра едет, но прошу вас, не опаздывайте.

На следующий день за пятнадцать минут до назначенного времени чета Крепсов уже сидела на скамеечке перед своей калиткой и дружно ждала «Победу» Макса Михайловича.

Тесть Котова не представлял себе жизни без радио. Оно звучало у него круглосуточно: когда он работал, когда ел, когда спал. На терраске времянки у него стоял громадный довоенный приемник немецкой фирмы «Телефункен», попавший в Советский Союз в качестве трофея. Даже ночью «Телефункен» не замолкал, Макс Михайлович утверждал, что так он укрепляет свои синапсы. Для тех, кто не знает, синапс — это зона контактов между двумя нейронами, обеспечивающих передачу сигналов между ними. Синапсы у тестя были в полном порядке. Расстраивало его только одно: когда он гулял по поселку, то от радио был напрочь оторван. Проблему решил Котов, привезя из очередной заграничной командировки последнее чудо техники — транзисторный приемник «Сони». Это был праздник души для Макса Михайловича: он таскал приемник с собой на все прогулки. Вскоре важность японца многократно возросла. Ночью во время грозы молния ударила в антенну немецкого ветерана «Телефункена», отчего тот загорелся, начался легкий пожар. Макс Михайлович, который спал около своего друга, смог его потушить, однако, ущерб был слишком велик: восстановлению приемник не подлежал. Его обугленные останки были выброшены на помойку, а маленький «Сони» стал сопровождать Макса Михайловича круглосуточно.

На участке у Котова жил потрясающий пес, дворняга, по кличке Дружок. Он был любимцем всего поселка, на сто процентов оправдывая свою кличку. Размера он был среднего, лохматый, с юбочкой на задних лапах, что позволяло заподозрить наличие среди его предков сибирских лаек. Черно-рыже-серый окрас тоже не сильно выделял его из числа других дворняг. Но Дружок умел улыбаться. Когда он встречал хозяина или любого другого человека, который был ему мало-мальски симпатичен, он вилял хвостом, изгибался всем телом, а, главное, на его морде поднималась верхняя губа, обнажая довольно солидный зубной аппарат. По незнанию его можно было и испугаться, но взгляд добрейших карих глаз тут же отметал всякие опасения. Так он щерился, пока встречный не гладил его по загривку или не давал чего-нибудь вкусненького. Больше всего Дружок любил ходить со своим хозяином в лес, в особенности зимой. Котов довольно прилично бегал на лыжах, а Дружок бежал перед ним по лыжне, лишь изредка останавливаясь, чтобы выгрызть налипший на лапах снег. Когда он уставал, то переходил на вторую позицию за лыжником, но неизменно терпел до конца прогулки. Придя домой, Дружок получал порцию теплой еды, которую съедал аккуратно, не слишком торопясь. Псом он был до крайности деликатным. Если его звали войти в дачу, он разрывался между желанием выполнить приказ и убежденностью, что в доме собаке не место. Он стучал когтями по дощатому полу, вилял хвостом и всячески унижался, как бы говоря:

— Я не виноват, я вошел в дом против своей воли.

В любую погоду, кроме самых лютых морозов, когда его пускали-таки в дачу, Дружок жил в будке.

При всей своей деликатности и доброте Дружок мог насмерть биться за хозяина или за свой участок. Когда тесть Котова привез на дачу свою крупную немецкую овчарку Джульбарса, так как после размена большой квартиры его просто негде было в Москве держать, Дружок с хода вцепился тому в морду. Их с трудом растащили. В итоге, овчарку пришлось отдать знакомому рабочему, жившему в соседней деревне, иначе день начинался с собачьей драки.

Когда Дружку пришло время умирать, он и тут решил не утруждать хозяев: ушел на соседний участок и в уголке умер. Там его и похоронили с согласия соседей.

Видимо, атмосфера поселка Красная Пахра влияла на его жителей, даже далеких от литературной стези. Шахматист Котов начинает пробовать свои силы в художественной прозе. На рубеже 50-х и 60-х годов он публикует два сборника рассказов «Записки шахматиста» и «Похищение Прозерпины». Эти произведения, скорее, воспоминания автора, связанные с его шахматной жизнью. Они с интересом принимаются читателями, что позволяет Александру Александровичу решиться на написание центрального произведения своей жизни романа «Белые и черные». Это уже настоящая художественная литература. В центре романа образ и драматическая судьба выдающегося шахматиста, четвертого чемпиона мира Александра Алехина. Доскональное знание психологии шахматиста позволило Котову написать очень достоверное произведение о его гениальном соотечественнике. В центре романа выведен шахматный герой, придуманы где-то забавные, а где-то гнетущие истории его игры с шахматистами-любителями, сеанса одновременной игры вслепую с немецкими офицерами-оккупантами, матчей с великим кубинцем Раулем Капабланкой и голландцем Максом Эйве. Роман вышел в 1965 году и пользовался громадной популярностью, в магазинах было невозможно его купить. Житель поселка писателей стал полноправным членом писательского сообщества. Но на достигнутом успехе Котов не остановился, за романом последовали новые сборники рассказов.