Энгус Уилсон - Мир Чарльза Диккенса

Форстер.

Диккенс с дочерьми Кэйти и Мэйми.

Судя по его романам, в пятидесятые годы Лондон все сильнее отталкивает Диккенса. Если в 1846. году в письме к Форстеру из Лозанны он жалуется, что скучает по городу и что ему «трудно писать день за днем без этого волшебного фонаря», то Булвер-Литтону в 1851 году он пишет:

«Лондон, по моему чистосердечному убеждению, отвратительное место. Однажды побывав за границей, я уже не могу заставить себя относиться к нему с прежней теплотой. Теперь, возвращаясь из-за города и видя это мглистое небо, гигантским куполом нависшее над крышами, я всякий раз заново удивляюсь: с какой стати я здесь торчу? Только дела заставляют».

В шестидесятые годы Диккенс пишет в Гэдсхилле романы, с помощью Джорджины и Мэйми принимает бесконечные вереницы гостей и благодетельствует местное население. Если бы роман с Эллен Тернан, поездки во Францию и, главное, публичные чтения не удовлетворяли его неугомонной натуры, он, я уверен, не выдержал бы такого существования, но ради разнообразия выступать в роли радушного хозяина Гэдсхилла было даже приятно.

Атмосферу, в которую попадали гости дома, лучше всех, пожалуй, передал друг Диккенса, молодой журналист Эдмунд Йейтс:

«Жизнь гостей Гэдсхилла — я сам свидетель — была просто восхитительной. В девять часов мы завтракали, выкуривали сигару, просматривали газету и до часу, до ленча, бродили по саду (его заросли прорезала проезжая дорога, под которой Диккенс прорыл туннель). Все утро Диккенс работал в кабинете… или в шале (швейцарском домике, подаренном ему его протеже, актером Фехтером)… После ленча (очень сытного, хотя сам хозяин ограничивался бутербродом с сыром и стаканом эля) гости собирались в зале, увешанном превосходной коллекцией гравюр Хогарта — теперь они принадлежат мне, — и обсуждали дальнейшие планы. Некоторые устраивали пешие прогулки, другие ездили, третьи бродили по окрестностям… Я, конечно, выбирал прогулку с Диккенсом; мы отправлялись в путь, взяв тех из гостей, кто отваживался на это испытание. Таких было немного, и они обычно не присоединялись к нам во второй раз, поскольку мы редко проходили меньше двенадцати миль, и при этом быстрым шагом… Именно во время одной из таких прогулок Диккенс показал мне в Кобхэм-парке ступеньки, возле которых в 1843 году, после ужасной драки со своим сумасшедшим сыном, был убит мистер Дэдд».

Гэдсхилл был и поныне остается симпатичным, хотя и не совсем удачно расположенным, господским домом; Диккенс превратил скромную обитель сельского священника в жилище со всеми доступными тогда удобствами, прекрасно обставил его. Миссис Линн Линтон, у которой он купил его, посетила дом после смерти писателя и высказалась довольно ядовито по поводу безвкусицы некоторых переделок в саду; но ведь она провела в этом доме детство… Кстати, деньги на улучшение в усадьбе были не последней статьей расходов, тяжелым бременем легших на плечи Диккенса в последние годы.

На нехватку денег он и ссылался в 1857 году, советуясь с Форстером по поводу публичных чтений, но тот категорически отвергал эту идею. Вопрос был достаточно важный, он касался одной из главных забот Диккенса — писательского достоинства. Еще в 1846 году наполовину в шутку он писал Форстеру из Лозанны:

«Третьего дня я подумал, что в наше время так популярны всяческие лекции и чтения, что, выступая с чтением из своих собственных книг, можно, вероятно, заработать немалые деньги (если только это не infra dig [25] Infra dignitatem — сокр. infra dig (лат.) — ниже своего достоинства. ). Это будет ново. И привьется, думаю, сразу же… Только будьте благоразумны и не снимайте для меня Ковент-Гарден. Он, боюсь, великоват для моих целей».

Теккерей, вынужденный думать, как лучше обеспечить после себя двух дочерей, не побоялся выступать с чтениями в Соединенных Штатах; но для Диккенса, который питал к Теккерею противоречивые чувства, а вскоре открыто рассорился с ним, это еще был недостаточно убедительный прецедент. Форстер с его устарелыми взглядами считал публичные выступления со сцены вульгарными. Но после успеха чтений, предпринятых с благотворительными целями, Диккенс воодушевился, ему не терпелось продолжить начатое. В конце концов, своей финансовой независимостью он был обязан массовому читателю — почему же не умножить его число? К счастью, мисс Бердетт Кутс, еще более строгий судья общественных нравов, чем Форстер, не усмотрела в чтениях ничего предосудительного; первое турне было запланировано еще до разрыва Диккенса с женой.

Выступления начались в июне 1858 года, сразу после того, как семейные дела Диккенса стали достоянием публики. Вопреки опасениям некоторых друзей чтения приняли с поразительным интересом. Зрители бурно аплодировали. Женщины и даже мужчины плакали от смеха и рыдали из сострадания. Список произведений, отобранных для первых чтений, доказывает тогдашнюю популярность Диккенса не только как романиста, но и автора рассказов: были включены отрывки из «Рождественской песни», «Сверчка за очагом», «Колоколов», история коридорного из «Остролиста», «Семеро бедных путешественников» и раз и навсегда покорившие публику сцены из «Пиквика» — судебный процесс и вечеринка Боба Сойера. Любимицей стала и миссис Гэмп. Из более поздних романов, которыми так восхищаются в наше время, была сделана только подборка под названием «История Крошки Доррит». Первые гастроли по Шотландии, Ирландии и бесчисленным английским городам с небольшими перерывами продолжались шесть месяцев. Как и в последующих поездках, в течение многих недель Диккенс переезжал из города в город с афишей «Только один вечер». «Не могу отрицать, что буду сердечно рад, когда все это кончится… Хотя, может быть, лучше утихомирить и смирить бушующий во мне шторм таким вот беспокойным способом» и снова: «Временами от необходимости выступать меня охватывает такая тоска, что я чувствую себя совершенно неспособным выйти на сцену. Но вид зрителей сразу приводит меня в чувство; через пятнадцать минут я обо всем забываю, кроме них и книги». Лишь спустя одиннадцать лет, после недвусмысленного предостережения врача, кончилось это запойное общение с громадной массой читателей.

Пока же чтения были прерваны вследствие еще одной перемены, вызванной разрывом с женой. Отношения Диккенса с мисс Кутс стали прохладными. Тем не менее, хотя Диккенс перестал направлять ее обширные филантропические замыслы, в 1865 году они обменялись дружескими новогодними поздравлениями. Но со своими издателями Бредбери и Эвансом он разошелся окончательно. Будучи, помимо всего прочего, владельцами «Панча», они вместе со старым другом Диккенса Марком Леманом — редактором журнала, отказались опубликовать его открытое обращение по поводу разногласий с Кэтрин. С Леманом несколько лет спустя Диккенс примирится у смертного ложа их общего друга, художника Кларксона Стэнфилда. Но с Бредбери и Эвансом все было кончено. Эвансу, которого он особенно не любил, Диккенс писал в 1858 году: