Ясмина Михайлович - На берегах Хазарского моря. Две жизни — одна любовь

— Меня зовут Гавро, живу тут неподалеку, на холме. Ящик этот принадлежал одной семье, Д., у меня есть еще их подсвечник, могу принести, если хотите… Я подумал, вы писатель, вдруг вас заинтересует ящик для всяких бумаг, а еще здесь есть потайное отделение для монет и другое для колец, я своими глазами его видел, там даже монеты лежали… Только вот не помню, как его открывать. — Гавро изо всех сил нахваливал товар. — Ящик плавал на корабле, в нем хранили много ценного, кто знает, чего он только не видел…

— Очень интересный предмет, — заметил М. — Но нам он не нужен!

Повисла тишина.

— Что, простите? — заикаясь, пролепетал Гавро. — Но ведь он должен быть у вас… вы ведь… пишете…

Несмотря на то что я была поражена ответом мужа, нанесенное моему достоинству оскорбление было сильнее, ведь, говоря «вы», Гавро имел в виду только особь мужского пола, а не нас обоих. И мой муж никак на это не отреагировал.

— Вот так, он нам не нужен, — повторил М.

— Может, посмотрите на подсвечник? — Бедняга Гавро не сдавался.

— Доброго вечера!

Я готова была расплакаться.

Быстро, словно кубик Рубика, Гавро сложил ящик и удалился.

Перед нами остались лишь сморщенные яблоки.

Я ничего не могла понять. Голова шла кругом, но я молчала, не произнесла ни звука. Бог мой, меня даже стало трясти. Невозможно поверить! Старинный ящик, с неповторимым духом, с отделением для чернильницы и гусиных перьев, наклонной крышкой для письма, с неисчислимым, как мне показалось, количеством секретных отсеков для всяких безделушек, затейливый, таинственный, безупречный по пропорциям, разборный. Идеальный по форме, словно древняя пирамида. Ящик из Котора — настоящее чудо! Упавший с неба, переживший кораблекрушение, штормы, переходивший из рук в руки, попавший, наконец, к нам и вот: «Он нам не нужен!»

Он должен быть нашим, по божественной, высшей справедливости попавший к писателям, если нам суждено идти этим путем… Роскошный подарок от Бока-Которской бухты. Невозможно представить, что я не смогу держать его в руках.

К номер мы вернулись в молчании, неожиданно ощутив усталость каждой косточкой, каждой клеточкой тела… Снаружи бушевала буря, сломанная балконная дверь была открыта, несмотря на то, что, уходя, мы подперли ее стулом, шторы плясали в воздухе, словно две мокрых змеи… Постельные принадлежности впитали сырость и теперь выглядели как мокрые крабы…

Началась ночь бесконечных уговоров. Дуэль литераторов и супругов.

ОНА. Почему, скажи на милость, ты так ответил?

ОН. Это же ловушка!

ОНА. О, какая ловушка, ты видишь, с нами опять происходит то же самое…

ОН. Что бы ни случилось, мы не можем увезти ящик из Котора. Кто угодно, но не мы…

ОНА. А как же «историческая» справедливость?.. Этот тип продаст ящик кому-то другому, и он останется в Которе. А ведь должен принадлежать нам согласно переходящему праву собственности, он заменил бы «мой» стол из Котора, я могу назвать еще тысячу причин, по которым он должен стать нашим. О, мой бог… Почему же так сложно понять…

ОН. О, я отлично понимаю, и ты это знаешь. Я понимаю все лучше тебя, именно поэтому ящик не должен стать нашим…

ОНА. Что за упорство! Мазохизм, садизм и… Мне продолжать?

ОН. Нет и нет!

Его «нет» было железобетонным, казалось, единственный выход из лабиринта закрыли навсегда.

Мы сидели в полной тишине. Я начала всхлипывать, затем заплакала в голос, безутешно, с надрывом, с моими слезами не мог сравниться даже дождь Котора. Я легла на влажную кровать, и подушка стала совсем мокрой от моих слез.

— Что, если мы купим его и подарим Морскому музею? Ящик останется в Которе, а мы сможем время от времени им любоваться… — Между всхлипываниями прокралась надежда.

— Ящик — не щенок, а Котор — не зоопарк…

— Ах, в любом случае уже поздно. — Я вытерла слезы. — Бедного Гавро за завтраком мы уже не увидим. Его смена закончится. Все закончится. Навсегда…

— Почему «бедный» Гавро? Это мы бедные! Ты можешь радоваться, что хотя бы увидела этот ящик.

Я зарыдала еще сильнее.

— Мне не удалось даже толком его рассмотреть, я была так взволнована. Гавро, наверное, уже уехал, он работает по неделям, и в воскресенье его смена заканчивается. Почему мы даже не узнали номер его телефона, адрес, фамилию, наконец!

— Кто знает, может, ничего этого не существует.

— Знаешь что, я с тобой разведусь!

Ночь я провела без сна, в слезах и полубреду, меня переполняли чувства и страх поверить в то, что уже ничего не изменится. В полудреме я мысленно искала «свой» стол в Которе, пыталась дотянуться до него будто сквозь множество зеркал, но видела лишь, как складываются в разные композиции потертые доски, превращаясь в отделения для колец и монет. Те самые, которые показывал Гавро, открывая ящик. А потом перед глазами вставал самый загадочный предмет, скрытый в глубине чрева деревянного короба…

— Я так никогда и не узнаю все его тайны… А ведь туда прекрасно бы поместились мои кольца. Он был бы моей шкатулкой, несмотря на то что всегда принадлежал мужчинам, капитану, плавал на корабле. — Я пыталась себя успокоить тем, что владельцу определять, какого пола будет предмет и в каком качестве будет служить. Вместо подзорной трубы — ожерелье, вместо компаса — браслеты, размышляла я. — Карты сменил бы мой дневник, своего рода путеводитель по жизни. Я получила ожерелье-четки на один вечер, как Золушка. И теперь осталась без украшения и без ящика, и все потому, что они принадлежат миру мужчин… Сейчас, когда я вновь вспоминаю о ящике… — продолжала я, — ведь он все же создан для письма, у него наклонная крышка, чернильница… а в одном из отделений вполне можно хранить пистолет… Какого он рода? Женского или мужского? Он мой или М.? Рассказ о Которе мы писали вместе, мы оба любим город, он живет в нашем воображении. Получается, «Две истории из Котора» — андрогин, и ящик можно считать таким же. И предназначен он для двух вещей: письма и хранения колец. Моя проблема благополучно разрешилась.

«Но ведь и ты литератор», — вступил мой внутренний голос.

Напоминание меня смутило. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я не ответила себе на вопрос: действительно ли я писатель? У меня всегда были некоторые проблемы с идентификацией личности. Это связано с особенностями моей психологии и семейного положения.

Я не считаю себя литератором, но пишу. Все очень неопределенно, однако, если я буду глубже погружаться в размышления об этом, то, возможно, перестану писать. Мне лучше не знать, кем фактически являюсь, и продолжать заниматься любимым делом. Таким образом, я пришла к компромиссному ответу на возникший в душе вопрос: женщины-писатели тоже иногда носят украшения.