Геннадий Смолин - Тайна гибели Сергея Есенина. «Черный человек» из ОГПУ

27 марта 1925 года Есенин по своим издательским делам уехал в Баку. В пути подвергся ограблению. С него сняли обувь и одежду, похитили деньги. «Хорошо хоть в брюках остался», — писал он Бениславской. Всегда изящный и модный, Есенин ходил теперь в потрепанной одежде с чужого плеча и в старых ботинках с чужих ног. На Кавказе он узнал о расстреле 30 марта его друга, поэта Танина Алексея Алексеевича, как «врага народа». Он поплатился жизнью за несколько антисоветских строк, напечатанных на типографском станке: «Россия стоит накануне гибели. Вместо законности — дикий произвол. Свобода мысли и свобода совести задавлены. Вот он, коммунистический рай!» В институте им. Сербского его признали невменяемым, но, несмотря на это, суд приговорил его к расстрелу. Для Есенина это была очередная тяжелая душевная травма.

Есенин не оставляет мысли о поездке в Персию. Бениславской он пишет: «Галя, вышлите 200 рублей. Нужно ехать в Тегеран, а за паспорт и аэроплан нужно платить. Передайте Толстой, что я ее помню. Поцелуйте Шурку. Галя, я очень дорожу Вами, без Вас в моей жизни было бы много плачевного. Вы мне близки как друг, но я Вас нисколько не люблю как женщину». Для Гали это признание было равносильно смертному приговору. «Сергей швыряется мною. Другой такой он не найдет», — записала она в дневнике.

Сергей Есенин и участники литературного кружка при газете «Бакинский рабочий», 1925 г.

Бедствия продолжали преследовать Есенина. В очередном письме к Бениславской он сообщает, что простудился, искупавшись при сильном ветре в море, «получил катар правого легкого» и попал в Бакинскую больницу Но, по свидетельству его знакомого литератора Непряхина Федора Семеновича, Есенин «во время посещения нефтяных промыслов неожиданно подбежал к открытому резервуару, наполненному нефтью, и бросился вниз». Говорили, что он кого-то испугался в стоявшей у резервуара толпе. Его быстро извлекли и обмыли в море, после чего он «получил сильную простуду». Лежал в Бакинской больнице больше месяца. Выписавшись в мае, вернулся в Москву, а через несколько дней уехал в Константиново на свадьбу двоюродного брата.

Галина Бениславская

После обильного свадебного застолья, по воспоминаниям Василия Наседкина, Есенин «стал совершенно невменяемым. Его причуды принимали тяжелые и явно нездоровые формы». Присутствовавший на свадьбе журналист и близкий друг Есенина Иван Иванович Старцев писал: «Есенин был невменяем. Пил без просвета, ругался, лез в драку, безобразничал. Было невероятно тяжело на него смотреть. Я не вытерпел и на следующий день уехал в Москву. В памяти остались: крестьянская изба. Есенин без пиджака, в растерзанной шелковой рубахе, вдребезги пьяный, сидит на полу и поет хриплым голосом заунывные деревенские песни». Так пагубно действовал на него алкоголь, даже в малых дозах.

По возвращении в Москву Есенин запой прекратил. Снова стал часто гулять с Толстой. «По-прежнему был красив и изящен» (Евдокимов). 16 июня он пишет сестре Кате: «Случилось многое, что переменило мою жизнь. Я женюсь на Толстой и уезжаю с нею в Крым. Сейчас с Соней не то, что было раньше, когда я повесничал и хулиганил». Вскоре он поселяется в квартире Толстой в Померанцевом переулке. Есенин считал, что она его судьба, так как цыганка по его просьбе «вынула обручальное кольцо у попугая» и передала ему. Об этом он вскоре написал в одном стихотворении:

Но долго вместе гореть не пришлось. Вскоре он уехал с невестой на юг отдыхать. Жили то в Баку, то на даче Чагина в Мардаканах. Там Есенин, по воспоминаниям его знакомой Москаленко Н. И., «много чудил». «Ждали гостей, неожиданно в дверях появился "некто с темным лицом" шатаясь, подошел к столу и сдернул скатерть с накрытого стола». «На следующий день Есенин пришел с извинениями и подарками». Другой неприятный эпизод случился на даче в Мардаканах. «Пьяный Есенин стоял у окна в такой позе, как будто собирается прыгнуть вниз. Я ухватила его, удерживая за рубашку, — рассказывает та же Москаленко, — рубашка трещала по швам, рвалась, но я его удержала…»

Неприятности на этом не закончились. На обратном пути в поезде, будучи в нетрезвом состоянии, поэт стал придираться к пассажирам, скандалить, в связи с чем на него было заведено судебное дело. По возвращении в Москву, по воспоминаниям его младшей сестры Шуры, «был взвинченным, крайне раздражительным». При встрече с писателем Юрием Николаевичем Либединским Есенин сказал, что «из женитьбы ничего не получится», т. к. невеста его — «убогая женщина».

— Ну так и не женись, еще не поздно отказаться, — посоветовал Либединский.

— И отказаться не могу, ведь она внучка самого Толстого. Очевидно, это так и должно быть, что Есенин женится на внучке Льва Толстого.

Он ушел в другую комнату, заплакал, а потом взял гитару и запел:

Есенин решил попытаться еще раз устроить семейную жизнь, но не по зову сердца и не по душевному расположению, а по зову болезненного тщеславия. 18 сентября 1925 года был зарегистрирован его брак с Толстой. Обе его сестры, Катя и Шура, перешли жить к Толстой, которая занимала две комнаты в 4-комнатной квартире. В двух других жили ее близкие родственники. Друзьям Есенин говорил, что его раздражает в квартире громоздкая мебель и что его «одолела борода», т. е. портреты Толстого на стенах, на столах, в ящиках, и он старался, как вспоминала А. Миклашевская, «бросить в них что-нибудь тяжелое». Он стал приглашать к себе друзей, устраивал попойки или уходил сам к ним, возвращался, со слов младшей сестры, «поздно, в состоянии опьянения». Неожиданно сбросил с балкона свой бюст работы Конёнкова, заявив, что «Сереже жарко и душно». Бюст рассыпался на мелкие куски. Мать Толстой Ольга Константиновна позже рассказывала своей приятельнице: «У нас жили какие-то типы, хулиганили и пьянствовали, спали на наших кроватях. Ели и пили на деньги Есенина, а у Сони не было башмаков. Он получал одну тысячу в месяц, все тратил на гульбу и остался должен. Но его винить нельзя. Он больной человек. Соню жалко».