Иван Майский - Воспоминания советского посла. Книга 2

Меня рассердило безмолвие, царившее за столом, и я обратился к Плимуту c вопросом:

— Не могу, ли я узнать, что именно вы находите удовлетворительным в германском ответе… Его содержание? Или его форму? Или пояснения к нему, данные князем Бисмарком?

Плимут растерянно заморгал глазами и несколько неуверенно ответил:

— Боюсь, что мне трудно разобраться в этих оттенках… И не понятно, какую цель преследует данный вопрос.

Я продолжал еще резче:

— Хотелось бы выяснить, в каком смысле вы находите германский ответ удовлетворительным?

В этот момент сидевший справа от Плимута помощник секретаря Робертс что-то зашептал ему на ухо. Плимут вдруг покраснел, и уже совсем другим голосом воскликнул:

— Я не позволю подвергать себя допросу!.. Вы можете сами составить себе такое мнение, какое находите нужным.

Было ясно, что Робертc «настропалил» Плимута (это в дальнейшем часто повторялось), и тот ринулся в бой, как бык, опустив рога.

Чтобы парировать атаку Плимута, я выдвинул вопрос о морском контроле португальских портов. Нота об этом была направлена в Комитет С. Б. Каганом еще 12 октября. В немногих, но очень решительных словах я подчеркнул чрезвычайную спешность этого вопроса.

Плимут сразу перешел к обороне. Он стал доказывать, что нет бесспорных доказательств виновности Португалии, что вообще не следует выделять одну страну как козла отпущения, а нужно думать о мерах более общего порядка.

Корбен высказался за перенесение португальского вопроса в подкомитет. То же самое мнение высказал бельгийский представитель барон Картье де Маршьен. Затем поднялся голландский представитель барон Свиндерн и, стараясь придать своему голосу теплоту и проникновенность, обратился ко мне с настойчивой просьбой не требовать немедленного рассмотрения португальского вопроса, ибо согласно принятой процедуре надо сначала рассмотреть ответы итальянского и португальского правительств на предъявленные им обвинения, а затем уже решать, что делать дальше. Это была еще одна попытка оттянуть на неопределенный срок совершенно неотложное дело, и кровь во мне невольно закипела. С резкостью, от которой, собственно говоря, можно было бы воздержаться, я ответил:

— Боюсь, что я никак не смогу согласиться удовлетворить просьбу голландского посланника. Конечно, процедура — очень важная вещь, но нельзя же, в самом доле, рассматривать процедуру как какую-то каменную богиню, неподвижную, безжалостную и совершенно парализующую живое действие. Процедура должна служить людям, а не люди — процедуре. И данном конкретном случае фактор времени имеет величайшее значение. Поэтому у меня нет иного выбора, как настаивать на немедленном обсуждении моего предложения [115].

Атмосфера за столом Комитета сильно накалилась. На помощь Плимуту пришли шведский представитель барон Пальмшерна и польский представитель граф Э. Рачинский. Они крепко уцепились за процедурные помехи и постарались при содействии Корбена потопить в них реальную сущность португальского вопроса. Плимуту оставалось лишь собирать падающие к его ногам яблоки.

В конечном счете португальский вопрос был отложен до следующего пленарного заседания, и Комитет приступил к составлению коммюнике о текущем дне работы. Сделать это оказалось не легко. Отрасти кипели, споры разгорались, требования умножались. Каждая сторона стремилась особенно ярко отразить в коммюнике свою точку зрения. Каждый выступавший на заседании заботился о том, чтобы сущность его слов была воспроизведена правильно. Понадобилось около двух часов, пока окончательный текст был выработан, но зато, не в пример коммюнике о прошлых заседаниях Комитета, этот документ довольно точно отражал то, что действительно происходило на пленуме.

Был уже десятый час, когда я и сопровождавший меня С. Б. Каган вышли из министерства иностранных дел на улицу. Моросил мелкий дождь, по темному небу неслись низкие облака. Каган заметил:

— Мы просидели пять часов без перерыва, и нам даже не предложили чашки пятичасового чая! Просто не узнаю англичан.

— Да, — согласился я, — страсти в Комитете достигают такого накала, что не выдерживаются даже вековые английские традиции… Все, кажется, предвещает нам бурную жизнь…

В дальнейшем это подтвердилось.

Открытая постановка вопроса о нарушениях фашистскими державами соглашения о невмешательстве явилась несомненным шагом вперед по сравнению с той игрой в дипломатические бирюльки, которой Комитет занимался в самые первые педели своего существования. Это было целиком заслугой советской стороны.

Но мы отдавали себе ясный отчет в том, что теперь фашистские державы непременно ринутся в контратаку. И это действительно случилось во второй половине октября. Одна за другой последовали ноты Германии, Италии и Португалии, в которых выдвигались обвинения против СССР как державы, снабжающей оружием Испанскую республику.

Рассмотрению жалоб как одной, так и другой сторон было посвящено семь пленарных заседаний Комитета [116]. При этом Плимут как председатель с самого начала установил следующую процедуру: полученная Комитетом жалоба передавалась правительству, против которого она была направлена, с просьбой дать свои объяснения, и когда такие объяснения поступали, то они вместе с жалобой рассматривались на пленарном заседании. Как правило, правительства, обвиненные в нарушении невмешательства, начисто отрицали свою вину, и в результате Комитет попадал в чрезвычайно затруднительное положение. Собственных средств для проверки правильности или неправильности обвинений у него не имелось, а утверждения сторон в подобных случаях были полярно противоположны. В конечном счете лорд Плимут заявлял, что выдвинутое обвинение не доказано, и затем переходил к следующему пункту порядка дня. Однако в ходе дебатов страсти разгорались, стороны никак не хотели смириться, и это находило широкий резонанс далеко за пределами Комитета.

Хорошим образчиком того, как протекало в Комитете обсуждение жалоб, может служить заседание 23 октября, подробно описанное мной выше. Еще более бурным было следующее заседание, 28 октября, где заканчивалось обсуждение жалоб на нарушение невмешательства Германией, Италией и Португалией. Разумеется, я опять оказался там один против всех, и не потому, что все 26 представителей капиталистических стран действительно находили ответы Германии, Италии и Португалии удовлетворительными. Совсем нет! Сидевший слева от меня шведский посланник Пальмшерна не раз во время обсуждения бросал под сурдинку по адресу фашистских представителей восклицания вроде: «Возмутительно!», «Безобразие!», «Нет предела их наглости!» А чехословацкий посланник Ян Масарик в разговоре со мной уже после заседания пользовался еще более энергичными выражениями, оценивая позицию Германии и Италии. Были и другие члены Комитета (например, норвежец Кольбан, грек Симопулос и еще кое-кто), сильно шокированные бесцеремонной ложью Гранди и Бисмарка.