Иван Майский - Воспоминания советского посла. Книга 2

Я не сомневался тогда, не сомневаюсь и сейчас, что, если бы французское правительство подхватило протянутую ему 2 сентября Советским Союзом руку, если бы Англия в Франция хотя бы в этот поздний час искренне пошли на совместные действия с СССР, Чехословакия была бы спасена, а весь дальнейший ход европейских и мировых событий принял бы иное направление. Однако поступить так — означало бы поссориться с Гитлером, поставить крест над планами «западной, безопасности», отказаться от надежд столкнуть Германию с СССР… Нет, нет! Ни Чемберлен, ни Даладье на это не хотели пойти! Они предпочитали носиться со своими нелепо фантастическими химерами, продиктованными классовой ненавистью к стране социализма! Они готовы были ради этого пожертвовать Чехословакией, да и не только Чехословакией…

У. Черчилль в своих военных мемуарах рассказывает, что 5 сентября он получил от Галифакса ответ на свое письмо, о котором речь шла выше, где министр иностранных дел заявлял, что постановка в Лиге Наций вопроса о Чехословакии «сейчас будет мало полезной, но что он будет иметь это в виду» [219].

Через два дня после ответа Галифакса Черчиллю, 7 сентября, в газете «Таймс» появилась зловещая передовица, в которой явственно давалось понять, что наилучшим выходом из положения была бы передача Чехословакией Германии Судетской области. Английское министерство иностранных дел поспешило заявить, что оно не имеет никакого отношения к названной передовице, но этому никто не поверил.

Помню, 8 сентября, на другой день после выступления «Таймс», меня пригласил к себе Галифакс и в ходе разговора, касавшегося различных вопросов, заявил, что британское правительство не имеет никакого отношении к указанному выступлению газеты, но я ему тоже не поверил. Мне ведь была известна близость между Чемберленом и Доусоном. Конечно, я допускал, что ни министерство иностранных дел, ни все правительство в целом прямо и формально не давали «Таймс» никаких поручений напечатать злополучную передовицу. Но разве мало есть у высших властей косвенных и неофициальных путей, для того чтобы увидеть на страницах печати выражение желательных им мнений и взглядов? Так именно обстояло дело и в данном случае, ибо все содержание и тон передовицы «Таймс» превосходно отражали дух мыслей и действий «кливденской клики». Какие же основания у меня были верить опровержению Галифакса?

Затем пришли позорные дни Мюнхена. Глава британского правительства, этот «человек с зонтиком», как его окрестили в те дни газетные острословы, при энергичной поддержке Даладье опустился до роли какого-то незадачливого политического коммивояжера, который судорожно метался между Гитлером и чехословацким правительством. Даже больше: Чемберлен унизился до того, что превратился в «большую дубинку» нацистского фюрера, требуя от Чехословакии капитуляции перед германским агрессором.

Однако, прежде чем эти усилия завершились окончательным успехом, СССР еще раз сделал попытку спасти положение. В сентябре 1938 г. собралась очередная сессия Лиги Наций. В Женеву приехал Литвинов. Он вызвал меня из Лондона для участия в работе советской делегации. Атмосфера в Женеве была накаленная. В кулуарах Лиги ходили самые тревожные слухи и рассказы. Со дня на день ждали нападения Германии на Чехословакию. Даже мирные швейцарцы производили противовоздушные упражнения и устраивали пробные затемнения.

В Женеве мы узнали, что французский министр иностранных дел Бонне, один из злейших врагов СССР, скрыл от большинства членов французского правительства заявление Литвинова Пайяру. Бонне все время объяснял предательскую линию Франции в отношении Чехословакии «пассивностью России» в чехословацком вопросе, и заявление советского наркома от 2 сентября его совсем не устраивало. Теперь оказывалось, что о готовности Советского правительства выступить на защиту Чехословакии во Франции вообще никто не знает вплоть до членов ее правительства. Надо было во что бы то ни стало показать Франции и всему миру, какова же истинная позиция СССР. Именно поэтому Литвинов в своем выступлении 21 сентября 1938 г. уже с трибуны Лиги Наций открыто повторил то, что за 19 дней перед этим он в дипломатическом порядке сообщил французскому правительству через Пайяра. Интрига Бонне провалилась, и ее разоблачение перед лицом всего мира способствовало укреплению международного авторитета СССР.

Два дня спустя, 23 сентября, британские представители в Женеве Батлер и лорд де ла Вар пригласили Литвинова и меня для разговоров о создавшейся ситуации. Англичане хотели знать, как советская сторона представляет себе конкретные шаги, вытекающие из заявления Литвинова, сделанного за два дня перед этим на заседании Лиги Наций. В ответ Литвинов предложил созыв немедленного совещания представителей Англии, Франции и СССР в Париже или каком-либо другом подходящем месте (не в Женеве) для выработки мер по защите Чехословакии. Он прибавил, что советско-чехословацкий пакт взаимопомощи будет приведен в действие вне зависимости от того, какую позицию займет Лига Наций (такое заявление было сделано чехословацкому правительству за три дня перед тем в ответ на запрос последнего о позиции Советского правительства). Далее Литвинов сообщил, что Советское правительство сделало правительству Польши важное предупреждение: если Варшава вздумает напасть на Чехословакию для отторжения от нее Тешенской области (о чем тогда было много разговоров), то СССР будет считать советско-польский пакт о ненападении автоматически расторгнутым.

Батлер и де ла Вар казались очень заинтересованными заявлениями Литвинова и даже проявили что-то вроде полусимпатии к действиям СССР. Они обещали немедленно сообщить о содержании нашей беседы в Лондон и по получении инструкций оттуда вновь с нами встретиться… Увы! — эта новая встреча так и не состоялась (разумеется, не по нашей вине). Да и как могло быть иначе? Ведь именно в эти последние дни сентября 1938 г. Чемберлен и Даладье завершали свою «операцию предательства» Чехословакии.

27 сентября Литвинов предложил мне немедленно вернуться в Лондон.

— Ваше присутствие там сейчас, — заявил он, — гораздо важнее, чем в Швейцарии.

В тот же день я выехал из Женевы. На вокзале была кромешная тьма, так как местные власти в этот вечер устроили пробное затемнение и городе. Рано утром 28-го я был в Париже. Шел дождь, и знакомые улицы французской столицы были пустынны и унылы. В Лондон я приехал В тот же день около четырех часов и прямо с вокзала отправился и парламент. Я попал к самому драматическому моменту.

Как известно, первое паломничество Чемберлена к Гитлеру состоялось 15 сентября. Гитлер принял британского премьера в Берхтесгадене и выдвинул свои требования к Чехословакии, угрожая в случае отказа последней применить силу. Чемберлен вернулся в Лондон. Состоялось экстренное совещание англо-французских министров, которое приняло требования Гитлера. 19 сентября под нажимом из Лондона и Парижа чехословацкое правительство также приняло эти требования [220]. Тогда Чемберлен вторично полетел на свидание с Гитлером. Оно состоялось 22-23 сентября в Годесберге. Чемберлен рассчитывал, что, положив на стол согласие Чехословакии, он заслужит одобрение фюрера, но жестоко ошибся. Увидев в Берхтесгадене, что перед ним не стальной рыцарь, а набитый тряпками «человек с зонтиком», Гитлер решил, что нечего стесниться. На втором заседании с Чемберленом в Годесберге он выдвинул новые требования, гораздо более жесткие, чем в Берхтесгадене. Британский премьер был сильно обескуражен, но все-таки взялся «убедить» Чехословакию еще раз уступить. Он снова вернулся в Лондон и имеете с Даладье попытался вторично оказать давление на Прагу. Но тут у него вышла осечка: чехословацкое правительство отвергло «годесбергскую программу» Гитлера. В этом решении сыграло свою роль полученное за несколько дней перед тем заверение советской стороны об ее готовности оказать Чехословакии помощь при всяких условиях, даже в случае предательства со стороны Франции. Гитлер был взбешен, и 26 сентября объявил, что если до 14 часов 28 сентября Чехословакия не капитулирует, он открывает военные действия. Чемберлен и Даладье пришли в панику, и британский премьер обратился к Гитлеру и Муссолини с покорнейшей просьбой устроить свидание четырех для окончательного решения чехословацкого вопроса. Одновременно в целях создания соответственных настроений среди широких масс населения французское правительство издало приказ о призыве нескольких возрастов резервистов, а британское правительство мобилизовало флот и приняло некоторые меры противовоздушной обороны. Все в страшном напряжении ожидали: согласится Гитлер на новую встречу или нет?