Иван Майский - Воспоминания советского посла. Книга 2

Я думал, что на этом дело кончится. Но нет! На следующее утро, 12 октября, я увидел в газетах отчет о новом выступлении Уинтертона на публичном собрании, где он еще раз повторил свое лживое утверждение. Это меня окончательно взорвало, и я дал в печать второе, уже более резкое заявление от посольства, в котором говорилось, что бесполезно спорить с человеком, который сознательно закрывает глаза на правду, но что никакое повторение лжи не может превратить ее в истину.

Полемика между советским посольством и членом британского Правительства в разгоряченной атмосфере тех дней привлекла всеобщее внимание, В парламенте лейбористами был сделан запрос. Отвечать пришлось самому премьеру. Можно легко понять, как мало это ему улыбалось и как сильно он старался выгородить своего коллегу по правительству. Но все-таки Чемберлен был вынужден дезавуировать Уинтертона. Мы могли чувствовать маленькое удовлетворение…

Да, маленькое! Ибо то действительно большое, важное, первостепенное, что тогда во весь рост встало перед нами, перед Советским государством и правительством, а именно позиция Англии на международной арене, могло вызывать и, конечно, вызывало у нас лишь глубокую тревогу и возмущение. В Мюнхене сложился пресловутый «пакт четырех», острием своим направленный против СССР, и притом в самом гнусном, отвратительном варианте, — «пакт четырех», в котором полновластными хозяевами были фашистские диктаторы, а представители Англии и Франции трусливо поспешали за ними «петушком, петушком». Как характерно в самом деле было поведение британского правительства в критические дни сентября! Оно ни разу не сделало попытки хотя бы проконсультироваться с правительством СССР по вопросу о Чехословакии и о европейском мире. Все переговоры Чемберлена с Муссолини, все его путешествия на свидание с фашистскими диктаторами, все его соглашения с ними, включая и мюнхенское, — все это было проделано за спиной Советского правительства, даже без уведомления его о происходящем. Единственный раз, когда Галифакс вошел со мной в контакт по поводу разыгравшихся в сентябре событий, был наш разговор с ним 29 сентября, т. е. в тот момент, когда Чемберлен находился в Мюнхене и судьба Чехословакии была уже решена. Но о чем шла речь в этом разговоре? О позиции Англии и чехословацком вопросе? О перспективах и линиях соглашения с Германией и Италией? Ничего подобного! В беседе 29 сентября Галифакс хотел объяснить мне, почему Англия и Франция согласились пойти на конференцию с фашистскими диктаторами без СССР, однако оправдания Галифакса были хуже самого сурового обвинения политики Чемберлена. Вот подлинные слова Галифакса из его собственной записи о нашей беседе:

«Мы все должны считаться с фактами, один из этих фактов состоит в том, что, как ему (т. е. мне. — И. М. ) хорошо известно, главы германского и итальянского правительств в нынешней обстановке не захотели бы сидеть на конференции вместе с Советским правительством. Нам кажется чрезвычайно важным, а, я думаю, это важно и для него, чтобы ради избежания войны спорные вопросы так или иначе были переданы на разрешение путем переговоров. Именно данное соображение побудило премьер-министра вчера обратиться к Гитлеру с призывом о созыве конференции, на которую могут быть приглашены и другие, если Гитлер того пожелает» [224].

Это было настоящее «свидетельство о бедности», выданное британскому правительству его министром иностранных дел. В самом деле, как рисовалась Галифаксу сложившаяся ситуация? В центре всего стоит Гитлер. Ему направлена мольба премьера Великобритании об устройстве совещания, от него зависит и состав этого совещания. Сам Чемберлен ничего не может. Он не ставит никаких условий, он даже не высказывает никаких пожеланий. Он просто с благодарностью принимает из рук нацистского диктатора то, что тому заблагорассудится бросить ему со стола. Трудно представить себе картину большего унижения для главы правительства одной из величайших мировых держав, владения которой тогда еще имелись во всех концах земли.

Я не скрыл от Галифакса моих искренних чувств и вполне откровенно высказал, что я думаю о его словах и о политике Чемберлена в международных вопросах. Я особенно подчеркнул, что слабость, проявленная британским правительством в связи с событиями 1938 г., не только но отдаляет, а, наоборот, приближает опасность второй мировой войны. К сожалению, однако, Галифакс «забыл» воспроизвести эти мои возражения в своей записи той беседы. Впрочем, так вообще нередко бывает в английских дипломатических документах.

После чехословацкой трагедии можно было сказать только одно: «Вот как Франция Даладье выполняет свои обязательства по заключенным ею договорам! Вот как Англия Чемберлена соблюдает требования устава Лиги Наций!».

В ноябре 1938 г., когда волнение, вызванное Мюнхеном, несколько улеглось, произошло еще одно серьезное событие.

Я уже говорил, что 16 апреля 1938 г. Чемберлен и Муссолини подписали договор о дружбе и сотрудничестве, но что, стремясь хоть несколько успокоить английское общественное мнение, Чемберлен дал обещание: договор не будет ратифицирован впредь до вывода из Испании итальянских войск в соответствии, с планом «Комитета по невмешательству». Такой план, как упоминалось уже выше, после длинных дискуссий и споров, был, наконец, принят 5 июля 1938 г. По вопросу об эвакуации иностранных комбатантов из Испании он предусматривал, что число эвакуируемых комбатантов со стороны, у которой их имеется меньше, должно составлять 10 тыс. и что та сторона, которая имеет их больше, должна эвакуировать аналогичный процент от общего количества сражающихся на ее стороне иностранцев. Конкретно это означало следующее: на стороне республиканского правительства летом 1938 г. было примерно 12 тыс. человек, бойцов знаменитых интернациональных бригад, — стало быть, 10 тыс. иностранных комбатантов на республиканской стороне составляли 80% всего их числа; напротив, на стороне Франко иностранных комбатантов в то время было около 130 тыс. человек, из которых итальянцы составляли не меньше 100 тыс., — стало быть, для того чтобы выполнить условия комитетского плана, Франко должен был отослать домой не меньше 80 тыс. итальянцев. Разумеется, Франко это не устраивало, и потому осенью 1938 г. он начал игру в оттяжку. В этом его энергично поддерживали немцы и итальянцы.

В сентябре 1938 г., как уже упоминалось выше, республиканское правительство, не дожидаясь окончания переговоров Комитета по невмешательству о пропорциональной эвакуации иностранных комбатантов с обеих сторон, односторонним актом вообще отказалось от помощи интернациональных бригад, и специальная комиссия Лиги Наций по его просьбе посетила республиканскую Испанию и удостоверила точное выполнение республиканцами своего решения. Франко попал в трудное положение и решил сделать «хороший жест». Он заявил, что готов эвакуировать 10 тыс. иностранных комбатантов. Если бы даже все эти 10 тыс. состояли только из итальянцев, они составили бы лишь 10% от общего числа итальянцев, сражавшихся на стороне Франко. А между тем план Комитета по невмешательству требовал эвакуации по крайней мере 80%, или 80 тыс., итальянцев, Предложение Франко являлось настоящим жульничеством, и всякому было очевидно, что оно ни в коем случае не является выполнением плана Комитета. А раз не выполнен этот план, Чемберлен, согласно его же собственному обещанию, сделанному в апреле 1938 г., не имел права ратифицировать англо-итальянский договор.