Дмитрий Шелестов - Время Алексея Рыкова

Необходимо особо подчеркнуть следующее: заявление Вышинского подтверждает, что политические процессы 1936–1938 годов были задуманы Сталиным и готовились Ежовым, Вышинским, другими его подручными заранее, по крайней мере не позже, чем с лета 1936 года. В точном соответствии с этим замыслом перечисленные Вышинским «левые» (Пятаков и Радек) открыли список судимых на январском процессе 1937 года, а бывшие лидеры «правых» (Рыков и Бухарин) — на мартовском процессе 1938 года. Хотя даты этих двух процессов к исходу лета 1936 года ещё не могли быть вполне установлены, их организация и проведение уже были предопределены. Отныне жизнь Рыкова, как и многих других большевиков, оказалась в жестоких тисках такой предопределенности.

Сразу после опубликования в газетах заявления Вышинского он (а также Бухарин) письменно обратился к Сталину, категорически отрицая сделанные относительно него «показания» Каменева и Зиновьева. 26 августа последовало сообщение о расстреле последних. Очная ставка с ними, на которой настаивали Рыков и Бухарин, не состоялась.

Зато им организовали другую встречу. 8 сентября в одну из комнат здания ЦК, куда были вызваны Рыков и Бухарин и где находились Каганович, Ежов и Вышинский, ввели изнурённого допросами Сокольникова, который «показал», что «правые» блокировались с троцкистско-зиновьевским центром. Рыков аргументированно отверг его утверждения, то же сделал Бухарин, оценив их как «злую выдумку».

Эта очная ставка будет затем использована как одно из свидетельств виновности Рыкова и Бухарина. Тем не менее через день после неё, 10 сентября, в газетах появилось сообщение Прокуратуры СССР, что дело Бухарина и Рыкова «дальнейшим следственным производством прекращено».

Пока остаётся только гадать о причинах такого прокурорского петляния; в действительности «сбор материалов» не прекратился. Последняя пятидневка сентября создала особенно благоприятную для этого обстановку.

В пятницу, 25 сентября, в Политбюро пришла шифровка из Сочи, подписанная находившимися там на отдыхе Сталиным и Ждановым. Указав, что Ягода (за полгода до этого награждённый орденом Ленина) «явным образом оказался не на высоте своей задачи», авторы шифровки спешно телеграфировали: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела».

В соответствии с этим в воскресных центральных газетах были помещены два портрета, хотя постановления Президиума ЦИК СССР, принятые накануне, 26 сентября, непосредственно касались трех руководителей.

Первым из них по очередности был Рыков. Без каких-либо объяснений его сняли с поста наркома связи СССР. Вместо него сюда «передвинули» Ягоду. Указание о публикации портрета последнего должно было прикрыть действительный смысл этого перемещения (через несколько месяцев Ягода был арестован), что, впрочем, не помешало многим сразу догадаться о происшедшем, тем более что знание новым наркомом техники связи не выходило за пределы личного пользования телефоном и почтовыми отправлениями.

Зато изощрённым знатоком порученного ему дела, а точнее, «внутренних дел», оказался пристально глядевший на читателей с газетной полосы Ежов — секретарь ЦК и председатель КПК ВКП (б), занявший отныне по воле Сталина пост руководителя НКВД СССР (позже он станет кандидатом в члены Политбюро, будет награждён орденом Ленина, к его гимнастёрке пришьют петлицы с подобием маршальских звёзд, а затем, в 1940 году, все по той же воле расстреляют).

Сочинская шифровка и смена руководящего наркомвнудельского караула предшествовали тут же начавшемуся расширению и ужесточению репрессий. Через два дня после появления в кабинете на Лубянке Ежова, 29 сентября, Сталин подписал составленную Кагановичем директиву Политбюро «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам». Отныне их надлежало «рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей», в отношении которых «необходима расправа». Фактически применение директивы не ограничилось только указанными в её названии «элементами», но и открывало шлюзы вспучивавшейся волне репрессий.

Она все ближе подходила к находившемуся теперь не у дел Рыкову. Это проявлялось в доходивших до него известиях об арестах работавших с ним товарищей, в других, порой неожиданных фактах. Так, 28 октября передовая статья «Правды» вдруг представила его вопреки истине как меньшевистского прихвостня, сторонника явки Ленина летом 1917 года на суд Временного правительства. 4 ноября Рыков направил в связи с этим протестующее личное письмо Сталину.

Видел ли Рыков Сталина в те недели? Если и видел, то только издали — в зале Большого театра на торжественном заседании в честь XIX годовщины Октября, а затем во время работы VIII Чрезвычайного съезда Советов СССР (25 ноября — 5 декабря), на котором Рыков должен был присутствовать как член ЦИК. Стенограмма съезда не отразила его присутствия, так что если он и был на его заседаниях, то только молчаливо наблюдал принятие «сталинской конституции». В её написании участвовал Бухарин и отчасти Радек. Один из них ко времени съезда уже находился во внутренней тюрьме НКВД, другого неотвратимо подводили вместе с Рыковым к её порогу.

Именно в последние дни съезда оба они едва не оказались за этим порогом. Очевидно, воспользовавшись тем, что в Москву съехались все крупные партийные руководители, 4—7 декабря был проведен пленум ЦК ВКП (б). Главная же причина его созыва заключалась в том, что Ежов, выступивший с докладом «Об антисоветских, троцкистских и правых организациях», считал, что подведомственные ему органы «выбили» из арестованных достаточный материал против Бухарина и Рыкова.

Однако оба они сумели показать несостоятельность предъявленных им обвинений. «Я утверждаю, — заявил Рыков, — что все обвинения против меня с начала до конца — ложь». В итоге пленум принял предложение Сталина: «Считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Продолжить проверку и отложить дело решением до последующего пленума ЦК».

Тем самым Ежову и его аппарату было, по существу, дано указание усилить свою «деятельность» в отношении бывших «правых». Их аресты, получение нужных «показаний» приобрели широкий характер. За четыре месяца, прошедшие после назначения Ежова, он положил на служебный стол Сталина, кабинет которого теперь переместился со Старой площади в Кремль, около 60 протоколов допросов бывших «правых». Копии подобных протоколов спецкурьеры регулярно доставляли на квартиры Рыкова и Бухарина, резко усугубляя их моральное состояние и обстановку безысходности.

Одновременно подручные Сталина осуществляли подготовку нового судилища над «левыми». В самом начале 1937 года дело о «параллельном троцкистском центре» было сфабриковано. 24–30 января в Октябрьском зале Дома Союзов прошел процесс, на котором Пятаков, Серебряков, Мурадов и ещё десять человек, причисленных НКВД к выдуманному им «центру», были приговорены к расстрелу [50] Радек и Сокольников получили по десять лет заключения и вскоре погибли в тюрьме. .