Иван Майский - Воспоминания советского посла. Книга 1

Не то Лондон! Лондон как эмигрантский центр всегда был сравнительно скромной провинцией по сравнению с Парижем. Тут играла роль не только относительная малочисленность его эмигрантской колонии, но и целый ряд других обстоятельств. Лондон — это город-левиафан, не только в смысле числа жителей, Но и в смысле занимаемой им территории. Население Лондона в годы моей эмиграции было вдвое больше населения Парижа, а занимаемая им площадь превосходила площадь, занимаемую Парижем, по крайней мере в три-четыре раза, ибо за вычетом Сити и нескольких центральных кварталов британская столица состояла тогда из гигантского скопления одно- и двухэтажных коттеджей. Это требовало места, много места. Диаметр Лондона достигал 50 км. В течение веков город рос путем слияния десятков городков и селений с Сити, рос стихийно, беспорядочно, разбегаясь вширь. 4-5 тыс. русских политических изгнанников как-то незаметно распылялись, рассасывались в этом исполинском человеческом муравейнике. Уже одни расстояния тут ставили преграду для слишком частого скопления эмигрантов в одном месте. Далее, в противоположность Парижу безработицы среди лондонских эмигрантов было мало, обычно люди так или иначе устраивались. Особенно это относилось к рабочим, которые сравнительно легко находили занятие на фабриках и заводах. Наконец, спокойствие и хладнокровие англичан, их размеренный и домашний образ жизни, их традиционно уравновешенные формы политической жизни создавали вокруг российской эмиграции совсем иную местную атмосферу, чем то было во Франции. Все это вместе взятое порождало в эмигрантской колонии более спокойные и устойчивые настроения. Конечно, склоки, ссоры, личные конфликты имелись и здесь, но они никогда не доходили до таких геркулесовых столпов, как по ту сторону пролива.

Далее, в Лондоне не жил никто из лидеров тогдашних партий и группировок, не было никаких политических центров и не издавалось никаких газет и журналов. В Лондон даже крайне неохотно приезжали со столь обычными в то время докладами и рефератами руководящие фигуры политической эмиграции. За пять лет моей эмигрантской жизни в Англии там ни разу не был Ленин. В последний раз Владимир Ильич посетил Лондон в 1908 г., когда собирал материалы для своей известной работы «Материализм и эмпириокритицизм». При мне ни разу не был в Лондоне даже такой мастер и любитель рефератных турне, как А. В. Луначарский, возглавлявший тогда группу «отзовистов». Не выступали с докладами и лидеры других партий и группировок. Рядовые эмигранты также старались избегать Англии: их отпугивало незнание английского языка, который в царские времена был мало распространен в России, отпугивали также очень популярные тогда в нашей стране рассказы об английском климате, об английских туманах, о замкнутости и «инсулярности» англичан. В конечном счете лондонская эмигрантская колония чувствовала себя как бы на «острове» и имела мало связей с другими эмигрантскими колониями и еще меньше с Россией. В Лондон не приезжали, как в Париж, члены социал-демократической фракции Думы и уполномоченные российских организаций для информации вождей и получения от них директив. В Лондон редко заглядывали видные представители русской интеллигенции — писатели, художники, артисты, общественные деятели. В свою очередь и лондонская эмиграция, за вычетом нескольких человек, сотрудничавших в русских газетах и журналах, тоже мало что давала политической борьбе на родине. Конечно, она очень интересовалась этой борьбой, она живо реагировала на внутрироссийские события тех лет: царские репрессии, ленские расстрелы, подъем рабочего движения и т. д., — но лишь очень редко имела возможность проявить более активно свои настроения. Об одном таком случае я расскажу ниже (см. главу «Петро Заречный»).

Из сказанного видно, что лондонская эмигрантская колония жила гораздо менее яркой и шумной жизнью, чем парижская. Та борьба между различными партиями и группировками, которая велась и в Лондоне, принимала там иные формы, чем во французской столице. Было очень мало больших собраний и дискуссий, на которых встречались бы представители различных мнений. Лондонские партийные группы вербовали себе новых сторонников преимущественно путем углубленной обработки отдельных лиц или кружков.

Первая мировая война явилась для лондонской эмигрантской колонии таким же потрясением, как и для всех других. После нескольких недель смятения и разброда здесь, как и повсюду, вступил в силу процесс постепенной дифференциации и кристаллизации сил. Характерным для этого процесса было то, что глубокие разногласия обнаружились внутри каждой партии или группировки, за исключением большевиков. Большевистская группа в Лондоне под руководством М. М. Литвинова сразу стала на ленинскую позицию. В других группах дело обстояло иначе. Так, например, в меньшевистской группе оказались сторонники и противники войны. То же самое случилось и в группе социалистов-революционеров, в группе бундовцев и т. д. К началу 1915 г. в вопросе о войне картина в основном была такая: на одном полюсе — большевистская группа, значительно пополнившая свои ряды благодаря занятой ею твердой принципиальной позиции; на другом полюсе — «оборонцы», пестрое, расплывчатое и слабо дисциплинированное объединение, в состав которого входили меньшевики-«оборонцы», эсеры-«оборонцы», анархисты-«оборонцы» плюс «оборонцы» всех других мастей и направлений. А между этими двумя полюсами располагалась главная масса эмигрантов, занявших среднюю позицию или, вернее, средние позиции. Ибо среди центристов, в свою очередь, имелось много различных течений — одни ближе к большевикам, другие ближе к «оборонцам».

Влияние большевистской группы было тем более сильным, что, во-первых, число «оборонцев» в лондонской эмиграции оказалось очень невелико (правда, среди них была такая крупная-фигура, как П. А. Кропоткин) и, во-вторых, среди центристов преобладали более «левые» течения. Так, например, меньшевистская группа, во главе которой находился будущий народный комиссар иностранных дел Г. В. Чичерин, стала на позицию меньшевиков-интернационалистов и решительно отказалась как-либо поддерживать Антанту.

В дальнейшем по мере развертывания первой мировой войны все большее число центристов начало открыто признавать эту войну империалистической и переходить с позиции отказа ее поддерживать на позиции борьбы против нее. Однако все это проделывалось с большими колебаниями, с зигзагами, оговорками и за редким исключением никто из центристов так и не смог подняться до единственно революционной, единственно правильной ленинской позиции, требовавшей полного разрыва с оппортунистами всех мастей и превращения войны империалистической в войну гражданскую, в революцию против господствующих классов. Поэтому, хотя среди центристов имелось немало людей, которые субъективно были вполне искренни в резко отрицательном отношении к войне, объективно они делали вредное дело. Характерной в этом отношении была, например, «интернационалистская» газета «Наше слово», издававшаяся в Париже в 1915-1916 гг. Касаясь ее писаний, В. И. Ленин в мае 1915 г. на страницах «Социал-демократа» говорил: «Оно (т. е. «Наше слово». — И. М.) поднимает против социал-национализма восстание на коленях, ибо опаснейших защитников этого буржуазного течения (вроде Каутского) «Наше слово» не разоблачает, войны оппортунизму не объявляет, а напротив молчит о нем, никаких реальных шагов к освобождению социализма от позорного патриотического пленения не предпринимает и не указывает» [35].