Виктор Корчной - Шахматы без пощады

Уезжая, я оставил Кину доверенность в письменном виде представлять меня в жюри. Речь шла только об этом, но Кин сделал далеко идущие выводы — он назвал себя отныне главой делегации. Одним из первых его шагов на этом посту была посылка букета цветов госпоже Кампоманес. Потрясающе! Господин Кампоманес как тигр борется за права советских в Багио, а Кин посылкой цветов объявляет о своей с ним солидарности! Этим шагом Кин положил начало большой дружбе, которая продолжалась как во время матча, так и впоследствии. Телеграмма Доразилу и цветы Кампоманесу — вот так началась подрывная деятельность Кина!

В то время, как я отдыхал в Маниле, мои люди в Багио не сидели без дела. Они дали понять советским, что если не будет достигнут компромисс — матч окончен. Накануне моей пресс-конференции в Маниле они позвонили и сказали, что достигнуто соглашение. «Только не надо пресс-конференции», — сказал Кин. Какая чушь! В филиппинской столице ничего не знали о грязной игре, которую вели советские — Кампоманес не пропускал такую информацию.

Незадолго до моего отъезда в Манилу Кампоманес по недомыслию посетил известного на Филиппинах психолога, иезуита отца Булатао, поинтересовался, что он думает об умственных помехах. Тот, незнакомый с фактами, все же высказался, что психологическое влияние из зала возможно и помешать ему трудно. Навестил отца Булатао и я, накануне пресс-конференции. Он высказал мне то же самое и добавил, что единственная возможность помешать этому влиянию — установить на сцене стекло, которое помешало бы участникам видеть зрительный зал.

В день пресс-конференции заседание жюри с целью выработать компромисс было отложено. Им интересно было узнать — как далеко я пойду в своих жалобах и требованиях. На встрече с журналистами я рассказал о сложившейся ситуации — о полной безнаказанности советских, об их сговоре с Кампоманесом. Особо остановился на проблеме Зухаря. Рассказал о посещении отца Булатао, о его предложении. Потребовал установить такое стекло на сцене. Потом я долго разговаривал по телефону с Кином, обсуждал возможные варианты соглашения с Кампоманесом и советскими. А на следующий день прибывшие в Манилу Стин и Мурей рассказали, что компромисс — в письменном виде — уже заключен.

Вот его главные пункты: «Г-н Кин уведомил, что Корчной отказался от своего требования… установить зеркальный экран между участниками и зрителями. Г-н Батуринский уведомил, что Карпов… согласился с тем, что доктор медицинских наук, профессор Зухарь будет, начиная с 18-й партии и до окончания матча, находиться в секторе, отведенном для официальных членов советской делегации. Г-н Кин уведомил, что Корчной… не будет пользоваться очками с зеркальными стеклами, которые создают помехи зрению Карпова». Оказывается, я был нужен Карпову! Ему оставалось выиграть две партии; ему хотелось показать миру, что он и сам, один способен играть и выигрывать! Совсем нетрудно: у него подавляющий счет в матче, подавляющий психологический перевес, обеспеченный гегемонией советских в Багио; в настоящий момент он, тренированный на 24 партии, превосходит меня и физически. Наконец, и в чисто шахматном отношении у него огромный перевес: я опустошен, мои подготовленные заранее оборонительные и наступательные схемы дали трещины — мне нечего играть ни тем, ни другим цветом. Я готовлю что-то на ходу, между партиями — что-то, чего я не играл никогда в жизни…

Казалось, я обречен — еще неделя, и матч бесславно окончен. Но на помощь мне пришли люди, которые после пресс-конференции узнали о моем бесправном положении, пришли добровольцы. И что- то изменилось…

Где-то после 18-й, трудной партии, где я 60 ходов мучился в тяжелой позиции и, наконец, спасся, в мою комнату в отеле постучали. Вошли два молодых человека. Они, мужчина и женщина, приехали из Манилы, они предложили бесплатно свою помощь. Американцы, в свое время закончившие Гарвардский университет, Виктория Шеппард и Стивен Двайер занялись йогой, стали членами организации «Ананда Марга».

Симпатичные, высокообразованные, они понравились всем в нашем лагере. На 19-й партии Диди и Дада, так мы их теперь называли, появились в зале в оранжевых одеяниях. По мнению нашего друга Браны, это выглядело как-то несерьезно, маскарадно. Но оказалось, были и другие мнения. Закрыв лицо платком, вышел из зала Зухарь, за ним потянулись и другие члены советской группы — за четверть часа йоги добились того, за что я безуспешно боролся два месяца! Впрочем, советские отступали недолго. С помощью Кампоманеса они уже на следующий день перешли в контрнаступление. Йогам запретили сидеть в их оранжевых одеждах, запретили приближаться к советской группе…

На шахматной доске у меня нелегкое время. Я слабо играл 20-ю партию. Она отложена в проигранном для меня положении. Если Карпов записал правильный ход, то ходов через пять мне придется сдаться. Записывая ход, Карпов на удивление продумал полчаса…

Мне рассказали позже такую историю: Дада спросил у Стина — как позиция? Стин, в плохом настроении, был немногословен: «Плохо, Корчной проигрывает». Дада сказал: «Нет, будет ничья». Я приехал на доигрывание. Все холуи Карпова, включая Зухаря, ждут меня. Я понял тут же: Карпов записал не лучший ход, предстоит серьезное доигрывание. У меня все равно тяжелое положение — мне нечем ходить. Но Карпов играет сверхосторожно. Мне удалось спасти партию! Мой болельщик Гарри Голомбек сказал, что после этого доигрывания он поверил в реинкарнацию, в многократное рождение души…

Накануне 21-й партии — опять заседание жюри. Кампоманес откопал, что мои помощники-йоги находятся под следствием по подозрению в убийстве дипломата. Они выпущены на поруки. Преступникам не место в зале! Так называемая «презумпция невиновности» — пока человек не осужден, он не преступник — не признается в Советском Союзе, не признается она и Кампоманесом. Защищаясь от советского диктата, я расширяю свою группу: отныне Диди и Дада — члены моей делегации! В ответ Батуринский шлет возмущенную телеграмму доктору Эйве. Президенту придется приехать в Багио — взглянуть на людей, которых титулованный юрист-бандит называет террористами.

Странный случай накануне 21-й партии. Йоги научили меня одной фразе на санскрите. Если я увижу Зухаря — полезно сказать ему эту пару слов. Действительно, перед 21-й партией приезжает Зухарь и направляется прямо ко мне — видимо, пожать мне руку. Ему в лицо я выпаливаю подготовленную фразу. Он закрывает голову руками и отступает…

После такой маленькой победы партия моя развивается, как по нотам. Я выиграл ее при доигрывании. 4:2! Карпов стал заметно уставать. Нервы его не выдерживают, он плохо спит. Он ругает тренеров за свои неудачи. В советской прессе, и в западной прокоммунистической тоже, появляются сообщения, что под его окном дебоширят хулиганы, не вовремя летают самолеты. Полное вранье, конечно, но надо как-то объяснить народу неуверенную игру чемпиона, заодно бросив тень и на претендента — не его ли люди там дебоширят? Натренированный играть 24, только 24 партии, Карпов смертельно устал. Интервью дает экс-чемпион мира Таль. В его рассказе сквозит отчаянье — что теперь будет?.. Между тем, продолжается наступление на моих йогов. Им уже запретили показываться на игре, запретили жить в отеле, где я живу, запретили даже в этом отеле показываться.