Виктор Корчной - Шахматы без пощады

И когда я исполнил первый куплет, меня поддержали 400 человек — они пели эту песню по-испански! Это было нечто невероятное. Вот так можно найти общий язык с людьми! Когда мы исполнили песню, я попрощался с ними. Так я на несколько минут доставил удовольствие детям- сиротам.

А тем временем в штабе Карпова, где, кстати, стояла телекс-машина, шел обмен телексами с Москвой. Запрашивали, ломали голову — что делать, если я теперь, вот сейчас потребую отпустить мою семью. В моем лагере ни одной трезвой голове это в голову не пришло — все очень оптимистично расценивали мои шансы при окончании матча. А между тем был в моем лагере человек, который занимал высокий пост и который очень не хотел моей победы: Кин, который ежедневно посылал телексы-кусочки книги о матче в Лондон, в которых он сурово критиковал мое и фрау Лееверик поведение, Кин, который давно, как я понял — в районе 15-й партии похоронил меня, Кин, который, нарушив заключенный со мной контракт, не мог рассчитывать ни на какое вознаграждение с моей стороны. И, наоборот, в случае победы Карпова он рассчитывал на вознаграждение со стороны Кампоманеса! Зафиксировано многократное предательство моих интересов Кином в последние дни матча и после его окончания. Но все логично. Виноват я — с такими людьми контракты не заключают!

Между прочим, после нашего возвращения из Манилы профессор Эйве заявил, что нет никаких причин менять руководителя моей группы, то есть П. Лееверик должна оставаться на своем посту. Она не возражала, но не хотела больше посещать заседания жюри, где уже не принимались во внимание никакие наши просьбы или протесты. Там ее замещал Кин. В конце матча это ее решение обернулось серьезной ошибкой.

День 32-й партии. С утра — экстренное заседание жюри. Зачитывается заявление Балашова-Карпова. Они волнуются за свою безопасность и требуют удалить йогов. Иначе Карпов отказывается играть. Знал бы я об этом заявлении — как бы, думаете, я на него ответил?! Принимается решение — немедленно изгнать йогов из Багио. За исполнением этого решения должен проследить сам Кин. Будь он моим подлинным представителем, сразу по принятии жюри этого решения он должен был провозгласить матч оконченным, согласно распоряжению доктора Эйве. Но такое заявление, как мы уже знаем, было не в финансовых интересах Кина… Зато исполнительный Кин примчался на виллу, где он редко бывал, чтобы лично проследить, как будут выгонять йогов. Готовится злодейский, вероломный акт. При живейшем участии моего самозванного руководителя группы. Учитываются все детали: если фрау Лееверик вовремя появится на игре — она увидит, что творится, и потребует прекратить игру, прекратить матч. Простодушному Якову Мурею дано задание — запретить Петре Лееверик первые два часа присутствовать на игре. Он послушно исполняет приказ…

Я приезжаю на игру. Меня встречает строй советских — все тут. В глазах скрытое торжество, злорадство. Мне невдомек, что происходит. Начинается игра. В четвертом ряду сидит Зухарь. Я его не вижу, я только чувствую, что Карпов заиграл опять, как в начале матча — задница кентавра обрела снова голову! Кин спросил Батуринского, что произошло? Почему Зухарь опять впереди? А тот ответил: «Это было джентльменское соглашение. Оно обязательно только для джентльменов!» Прокурор в отставке очень гордился своей шуткой. А на самом деле это ведь не острота. Английское слово «gentleman» лучше всего перевести на русский как «порядочный человек». Мало было порядочных людей в Советском Союзе, а в рядах советского десанта на Филиппины — совсем никого. Интересно, как обстоят дела с наличием порядочных людей у наследников СССР, в его осколках… Стин сказал Кину, что тот должен остановить игру. Кин ответил идиотской фразой, что это выведет меня из равновесия. Фрау Лееверик потребовала, чтобы Кин послал телеграмму доктору Эйве, но Кин уклонился и от этого. Не правда ли, Кин вел себя очень последовательно и логично!? Телеграмма была послана Стином через три часа после начала партии…

Сама партия развивалась тоже довольно странно. В дебюте я применил новинку. Но Карпов на нее не отреагировал — он немедленно ответил, и совсем не так, как я ожидал. Помню, меня сразу кольнуло — кто-то меня предал! Партия развивалась с преимуществом у Карпова и была отложена в безрадостной для меня позиции. Я не собирался доигрывать партию, но не спешил сдаваться. Зато поспешил Кин. В девять утра он позвонил судье Филипу и без моего ведома сообщил, что я сдаю партию.

Я отказался придти на закрытие. Я обратился в международный суд справедливости в Гааге с требованием отменить результат матча на основании невыполнения советскими подписанных ими соглашений. На следующий день после закрытия Кин привез мне чек от Кампоманеса. Привез и оставил; не хватило у Кина силы воли встретить меня лицом к лицу. А на чеке было написано: «Разрешается получить деньги только в случае, если Корчной признает матч закончившимся».

А если вдуматься — ведь этой надписью Кампоманес признал себя виноватым!

Еще несколько строчек о «сэре Кине», распределителе звания чемпиона мира по шахматам. Во время обсуждения в Буэнос-Айресе итогов матча Кин выступил с сообщением, что матч был проведен Кампоманесом на высшем уровне. Также было зачитано письмо, якобы написанное Кином спонсору матча г-ну Иллюзорно, где он утверждал, что во время 32-й партии мне ничего не было известно о нарушении советскими джентльменского соглашения. В своей предательской деятельности Кин был просто незаменим! И Кампоманес высоко оценил услуги Кина — он одарил Кина 20 тысячами швейцарских франков. Но Кин продолжал оказывать услуги филиппинскому магнату. На обсуждении результатов матча на бюро ФИДЕ в Граце в феврале 1979 года Кин снова выступил с горячим одобрением деятельности Кампоманеса во время матча. Нельзя отказать в логике поведения английскому гроссмейстеру. Он занял позицию, мне абсолютно враждебную. И логика привела его, наконец, в СССР. Как явствует из документов ЦК КПСС, выкупленных мною из канцелярии высшего органа власти почившего в базе СССР в 1994 году, накануне матча 1981 года в Мерано сэр Кин готовил Карпова в Москве…

В годы, когда Каспаров только что стал чемпионом мира, мы с ним были в очень хороших отношениях. И он неоднократно намекал мне, что мне бы следовало помириться с его другом Кином. Понятно — молодежь слабо разбирается в людях. Не желая перечить юному чемпиону, я только ухмылялся. Но подумать только! Беспринципный англичанин сумел втереться в доверие по очереди — к Корчному, Карпову, Каспарову! — людям разной нервной системы, жизненного опыта, политических взглядов. Подобное искусство вряд ли заслуживает подражания, но восхищения — бесспорно!