Леонид Дядюченко - Какая она, победа?

125

профессии, он целиком переключился на тренерскую работу с альпинистами,

а в свободные часы — на чтение экономической литературы. У Саши

Петриченко был другой «пунктик». Ему, конструктору и испытателю

парашютов, словно не хватало своих приключений, он охотился за теми, что

изготовлялись для читателя за письменным столом Агаты Кристи и Жоржа

Сименона. Дома, в Москве, этой продукцией у Саши забит громадный, во

всю стену, стеллаж, но разве можно остановиться? Он и во Фрунзе пытался

что-либо раздобыть для своей коллекции, проявляя к поискам столько

интереса, что, кажется, только затем и приехал.

Странное это было сообщество опытнейших мастеров-высотников,

посвятивших альпинизму многие годы, но все еще дискутирующих на тему

«Зачем человеку горы», и испытателей-парашютистов, вдруг вырядившихся

в альпинистские штормкостюмы, людей, которым все стало ясно после

первого же знакомства с окрестностями альплагеря «Ала-Арча».

Первого? А разве будут еще? Разве одного недостаточно, да его хватит

на всю жизнь! Неужели альпинисты вот так и ходят? Неужели этим можно

заниматься добровольно, даже мечтать об этом? Как тяжело дается каждая

сотня метров набора высоты, в самолете никогда не думалось об этом!

Каждый шаг — это усилие. Усилие не только для того, чтобы перешагнуть

через камень или ледниковую трещину, но и через свое «я устал», через свое

«я не хочу», через все чаще и чаще наведывающуюся мысль насчет того, «а

чего ради?». Нет-нет. Ничего общего, они явно противоположны по знаку,

альпинизм и парашютизм. И если парашютиста все же удалось уговорить

взвалить на спину двадцатикилограммовый рюкзак и с ледорубом в руке, в

мокрой штормовке тащиться сквозь дождь и снег к бог знает где

затерявшемуся в тумане Аксайскому ледопаду, то опять-таки это стало

возможным только во имя парашютизма, во имя будущего прыжка.

126

ПЕРВАЯ ПАМИРСКАЯ. . ДАЕШЬ ФИРНОВОЕ ПЛАТО!

Свою Памирскую экспедицию альпинисты «Буревестника» называли

комплексной. Но не только из-за участия в ней парашютистов, намечались и

другие, не менее важные эксперименты, связанные с установкой на больших

высотах научной аппаратуры. Так, было задумано смонтировать на вершине

пика Ленина автоматическую радиометеостанцию. Была проделана большая

работа, но, к сожалению, выброшенная на трех парашютах станция опусти-

лась в стороне от заданной точки. Видимо, штурманы еще не имели

достаточного опыта расчетов в горах, а вытащить груз наверх альпинистам

оказалось не под силу.

Успешно была осуществлена лишь вторая часть программы —

альпинистская. Команда взошла на этот популярнейший в стране

семитысячник по пяти маршрутам, причем три из них были пройдены

впервые. Познакомились с пиком Ленина и парашютисты. В свой акклимати-

зационный выход они поднялись до высоты 5500, еще раз

продемонстрировав свою, так сказать, веротерпимость, свою готовность

вынести любые альпинистские «штучки» ради единственного стоящего дела

— прыжка на Памир, который состоится не в какие-то отдаленные, туманные

времена, а буквально через несколько дней, даже дата известна: 12 августа

1967 года. Они летят на Памир!

Первыми на Памир улетели альпинисты. 9 августа передовая группа под

руководством Юрия Бородкина и тренера Валентина Божукова погрузилась в

вертолет Алексея Панферова, чтобы через полчаса тряской болтанки, оставив

под облупленным дюралем днища и грозный вал Заалая и мертвенно-серую

пойму Мук-Су, очутиться под самой стеной фирнового плато, на леднике

Фортамбек.

В прошлом, 1966 году фрунзенский пилот Панферов и его экипаж

освоили, казалось бы, недоступную для вертолетов площадку на леднике

Москвина. Теперь же им предстояло обжить еще более отдаленный

127

альпинистский «аэродром» — поляну «Буревестника». Первооткрыватели

всячески расхваливали свою находку. Но согласится ли сесть там Панферов?

Панферов сел. Поляна и в самом деле оказалась на редкость удобной,

гостеприимной, что ли, тем более неожиданной для столь сурового

памирского угла. Было странно глядеть на ласковый оазис зелени, выше и

ниже, справа и слева которого были только снег и лед. Здесь была даже не

одна поляна, а целый каскад полян, живописно разобщенных моренными

холмами и уютно прикрытых ими со стороны ледника. То там, то здесь

поблескивали плоские корытца эдаких декоративных озер, в густой упругой

шубе желто-зеленой альпийской травки посверкивали извилистые прожилки

ручьев, весело пересвистывались у своих нор непуганые сурки, а за

моренным валом, за осязаемо глубоким пространством невидимого с поляны

ледника высился циклопический крепостной фронт скальных башен и стен,

увенчанных, как куличи, высокими папахами слоеного фирна. Прямо

напротив поляны этот фронт был пробит ступенчатой брешью Трамплинного

ледника, заваленной вдребезги разбитыми пластами фирна, рушащимися с

верхних сбросов, то зеленоватых, то бледно-матовых и просвечивающих

насквозь. Эти верхние сбросы означали кромку фирнового плато. Она

сверкала на солнце, и от всего этого трудно было отвести взгляд.

Впечатление усиливалось еще и потому, что гигантский амфитеатр

протянувшейся на несколько километров стены открывался взгляду с высоты

нависшей над Фортамбеком террасы, открывался сразу, как с

наблюдательной вышки, расчетливо выдвинутой в середину дуги. Воистину

ни с чем не сравнимое зрелище! Оно вызывало восторг, а гулкие перекаты

эха, рождаемого обвалами с Трамплинного ледника, лишь подчеркивали

масштабы и первозданность окружающего мира.

Площадка, облюбованная под «аэродром», особой работы не требовала.

Надо было убрать лишь несколько крупных валунов, а пока предстояло

сделать самое первоочередное, вот и все. Ребята разбили базовый лагерь,

переночевали, а на следующий день, 10 августа, пересекли ледник

128

Фортамбек и начали подъем по ребру «Буревестника». Прошли осыпной

контрфорс. Его снежно-ледовый участок. Вышли на лед. Затем на скалы. И

снова на снег, и снова на скалы, пока снежный контрфорс не вывел их на пла-

то, а вернее, на небольшой «пичок», названный впоследствии пиком

Парашютистов. Они вышли к нему с двумя ночевками 12 августа. В то самое

утро, на которое была назначена выброска десанта, перед людьми наконец

открылись белые пространства фирнового плато, всхолмленные, иссеченные

трещинами настолько внушительными, что вглядываться в их сумрачные

глубины ни у кого особенного желания не было.