Роман Неумоев - Повстанческая армия имени Чака Берри

Впрочем это позже, а вот летом 1988 года, уже не Янка Дягилева помогает бежать из Омска Егору Летову, а сам Егор помогает Ромычу-Помычу Неумоеву, то есть мне, бежать из Тюмени через всю страну автостопом. Бежать от кого? От КГБ? Ну нет, в 1988 году те самые сотрудники комитета, что еще два года назад вели с нами свои допросы, уже сидели на последнем ряду Дома культуры «Нефтяник» и цокали языками, и с видом экспертов по рок-музыке оценивали, кто на сцене круче: «Гражданская Оборона», «Инструкция по выживанию» или «Культ Рев».

Каким образом? С какой кстати, спросите вы? Да очень просто. Им было отправлено официальное письмо, на бланке рок-клуба при тюменском МЖК. Бланк мне дала Гузель Салаватова. Я напечатал текст официального приглашения посетить культурное мероприятие. Вот они и пришли. После выступлений демократично курили с нами в туалете и делились впечатлениями об увиденном. Милые ребята! Нормальные чуваки! Реалос — пацанос!

Так от чего же мне помог бежать летом 1988 года из Тюмени Егор Летов? Да от скуки, бог ты мой! От проклятой жизни в душной «хрущевке» на первом этаже дома № 58 по улице Рижской, от которой болят зубы и жиреет живот. А когда говно начинает всплывать из унитаза и заливает совмещенный сан узел, тогда и вообще, красота!

Короче мне все это надоело и осторчертело. Я собрал рюкзак, засунул туда палатку и спальник, взял две пластмассовые фляги для питьевой воды, теплые вещи, небольшое одеяло и вышел в компании Егора Летова на трассу Тюмень — Свердловск. В кармане у меня имелось аж 100 рублей.

Мы вышли на трассу часов в 11 утра. Это конечно не по правилам. Следует выходить раньше, часиков в семь. Но мы с Егором были дилетанты. Впрочем Егор был уже явно опытнее. Он не стал обременять себя большим количеством вещей. За спиной у него висел совсем небольшой рюкзачок, на плечах был накинут старенький дорожный плащ. Надо вам сказать, что в то время Егор уже практиковал некую «аскезу», гностического, как выяснилось позже, толка. Он все время носил одни и те же черные штаны, майку и черную водолазку. Он не мылся. Возможно, даже не умывался. И я ни разу не видел у него в руках зубной щетки и пасты.

Вот так, налегке, в одной, не снимаемой никогда одежде, он и собирался путешествовать. Такого нельзя было сказать обо мне. Цепляясь за привычный комфорт и возможность менять одежду, я набрал с собой в дорогу немало разного добра. С первых же шагов по раскаленной трассе, я ощутил на себе всю тяжесть созданной нами цивилизации и свойственного ей образа жизни. На трассе, все это, и огромный, распухший как пузырь рюкзак, и палатка, и фляги с водой принялись на меня невыносимо давить, я стал сильнейше потеть, плечи и спина ужасно заныли. Очень захотелось вернуться и лечь на свой диван. С завистью и нарастающим раздражением поглядывал я на беспечного Егора. Он стоял на трассе тоненький, худенький и легкий, не обремененный ни животом, ни рюкзаком, ни прочими вещами, способными омрачить его существование. Дул жаркий летний ветер. Порывы этого ветра особенно усиливающиеся от проносящихся мимо нас автомашин, готовы были подхватить его как легкое перышко и понести через все пространство неведомо куда.

Желая быть точным, упомяну так же о том, что в то утро мы вышли на трассу не в двоем, а втроем. С нами отправилась незабвенная Анка Максименкова, она же Максюта. Впрочем вместе нам предстояло доехать только до деревни, отстоящей от Тюмени в 48 километрах и называвшейся Лучинкино. Там Максюта присмотрела себе домик и собиралась заняться его приобретением. Наш роман с ней к тому времени уже окончательно сошел на нет. Она предпочла мне, что вполне понятно и объяснимо, сначала более красивого и состоятельного Юрия Шаповалова, а затем более социально активного и информированного Алексея Михайлова. Но мы остались друзъями. В конце концов, обижаться на меня ей было не за что. Все это время я ее совершенно честно любил, в чем и сейчас не боюсь признаться. Но у нас с ней, как говорится не получилось. Ну так это ведь очень часто, так именно в жизни и бывает.

Итак, часам к 12–13 пополудни, мы втроем оказались в этой самой Лучинкино. После городской пищи, с ее макаронами, взрыв-пакетами и прочими кулинарными изысками, свежий зеленый горох и морковь с ничейного огорода подействовали на меня быстро и благотворно. Я испытал блаженное опорожнение от фекалий. Впервые за месяц непрерывных запоров, мой кишечник опорожнился естественно и легко. Я понял, что возвращение на диван это просто самоубийство. Вперед, вперед! На волю! Навстречу ветру, солнцу, просторам и легкому опорожнению! Пусть давит на плечи огромный пузырь рюкзака и жара топит жир на распухшем животе. Мне нестерпимо хотелось стать худеньким и легким как Егор Летов. Мы простились с Анкой Максименковой и двинули дальше. Приближалась наша первая ночь на дороге.

Вы знаете что такое — трасса? О, это не просто отрезок асфальтовой дороги между двумя крупными населенными пунктами. Водилы и дальнобойщики поймут о чем я говорю. Трасса это узкий отрезок пространства на котором еще существует человеческая цивилизация и законы (или как сейчас говорят, понятия) принятые между людьми. Несколько шагов в сторону от дороги, и вы попадаете на территорию, где царят уже совсем иные законы и правила.

Это волей-неволей чувствует любой человек, покинувший атмосферу мегаполиса и сделавший несколько шагов в сторону от дороги. Большинство людей тут начинают вести себя совершенно иначе. К примеру, какой-нибудь молодой драчун-хулиган, от которого в городе вы вполне могли бы получить по зубам или что нибудь похуже, здесь может стать вашим спасителем и лучшим другом. И наоборот, самый добропорядочный тихоня-книгочей, ведущий себя в городских джунглях как робкая овца, способен проявить себя здесь разнузданным и коварным дикарем. Да, да, он вдруг, ни с того ни с сего, возьмет и вцепится вам в горло.

Любой человек, оказавшийся за пределами своего привычного ареала обитания начинает меняться. Медленно но верно, он делается тут самим собой, сбрасывая личину, каковую он принужден носить в обществе.

У некоторых, конечно начинает ехать крыша. Но что чувствует нормальный человек? Он чувствует враждебность окружающего мира, от которого он отгородился при помощи техники и научных достижений. Первое, что должно сразу обостриться, это инстинкт человеческого родства. Само собой возникает желание помочь себе подобному, хотя бы подвезти стоящего на трассе человека, даже если по пути всего 5–10 километров. Почему же такое желание возникает здесь, и почти никогда не возникает в городе? Именно потому, что каждый чувствует: вот здесь, прямо у обочины кончается наш, привычный, и относительно безопасный человеческий мир, живущий по другим законам. Мир, которому наплевать и на нас и на созданные нами правила. Чем дальше от мегаполиса, тем это ощущение сильнее и явственнее. Это ощущение несомненно очень острое и интересное. Что бы еще раз его испытать люди собственно и придумали походы, экспедициии и путешествия. Заметьте, слово «путешествие», означает именно «шевствование пешком».