Роман Неумоев - Повстанческая армия имени Чака Берри

Хайдеггер описывает многоликий характер этого феномена «уклонения» или «убегания», превращающего человека в «социальный продукт» — в человека обезличенного, массового, манипулирующего готовыми, насажденными извне, стереотипами сознания. Такой человек (или такое человечество, называемое Летовым просто «людьми») становится тотально несамостоятельным, неаутентичным и несвободным. Оно, это человечество, выстраивает себя в некое «бытие повседневности», в котором смерть предстает перед ним не как онтологический акт, а как внешнее событие, «происшествие», «случай» и которое служит ему механизмом самозащиты.

Такое надуманное и вымороченное бытие Хайдеггер называет «падением», «несобственным бытием», не только противоположным бытию собственному, но и препятствующим ему.*

Волей-неволей, я проникаюсь всей этой философией, не потому что разделяю ее и готов ей следовать, а как-то из солидарности с Летовым, что ли, и из готовности сделать ему чем-нибудь приятное. В конце концов, его позиция на данный момент была более солидная, научно-обоснованная, и мне, ни о чем подобном незадумывавшемуся пришлось в чем-то с Летовым согласиться. Вот почему я напишу в последствии песни типа «Родина-смерть» и стану заявлять в своих песнях, мол, «что не до смерти — то ложь»… Это все — Летовское влияние. Поэтому-то он и станет записывать альбом из моих песен в собственном исполнении и заявит про эти песни:

— Я когда их услышал, то сразу понял — это я пою!

Все правильно, Егорушка, это ты и поешь. Я тут выступил просто, как репродуктор тех идей, каковые ты всадил в мое размягченное обстановкой приятного путешествия, сознание. Вот только, слава Богу, я от этих идей, как-то со временем избавился. А то и не знаю, где бы я сейчас был. Может у тебя бы за микшерским пультом бы сидел, глядя на тебя восхищенными глазами. Да, Бог миловал. Начал я читать святых отцов Православной церкви. Ну и как-то, потихоньку, в себя начал приходить.

А то бы — хана! Прямая бы мне дорога в «нелюди». Шучу, конечно!

Отвлечемся от этой всей философии, потому что время сообщить, о том, что мы с Егором вышли по избранной лесной дорожке на обширный альпийский луг и нашим глазам предстала роскошная, фантасмагорическая картина. На огромном, залитом солнцем лугу, среди колыхавшихся, доходивших до пояса трав росли некие невиданные мною раньше деревья. Верхушки у этих деревьев были причудливо приплюснутыми. И хотя по своей принадлежности они явно относились к соснам, картина эта напоминала, не то, африканскую саванну, не то, какой-то инопланетный пейзаж. Некоторое время мы стояли как бы оторопевшие и восхищенные этой небывалой картиной. Нигде более я не встречал подобного сказочного ландшафта. И он навсегда отпечатался в моей памяти. Эх, как пели парни из группы Pink Floxd. Wish you were here! Вам бы здесь побывать!

Красота окружавшего ландшафта как-то не располагала к острым дискуссиям. Ну, ладно, думал я, пускай будут «нелюди»*, все равно, вон вокруг хорошо-то как. Пейзаж всей своей фантасмагоричностью погружал в какое-то волшебное состояние, когда не нужны ни философия, ни Доны Хуаны, ни Карлосы, ни Кастанеды. Глядя на эти сказочные сосны, и весь этот «экзистенциализм» гребанный, и, вообще, вся философия ничинали казаться такой нелепой хренью, что даже смешно слово-то такое произносить — экзистенциализм. Что это, боже мой, нилепица какая-то! Да и нету этого ничего в помине. Есть только колышащиеся от теплого ветра травы, жужжание насекомых и эти сказочные сосны, что напоминают, скорее, какие-нибудь баобабы.

Необычайный вид этих уральских сосен, разумеется, вполне объясним. Большая концентрация влажности, от почти постоянно висящих над перевалом облаков, вот и все объяснение подобной трансформации. Но об объяснениях тоже не хотелось думать. Хотелось верить, что мы наконец попали в сказочную страну, где все не так, все по-другому и в любое мгновение может произойти чудо.

Вот так, в детстве, ложась в кровать, я представлял, что это вовсе не кровать, а кабина космического корабля или некого супер-истребителя. Что у меня под рукой имеются многочисленные кнопки и рычажки. И стоит мне только переключить несколько кнопок и повернуть рычажки, как мой супер-корабль резко рванет с места, сделает немыслимый вираж и с огромной скоростью начнет пронзать долбанное пространство, побеждая его и надсмехаясь над ним. Эй! Пространство! Ты только кажешься себе огромным и бесконечным. А мы вот как тебя! Ты — неподвижно, а мы — свободны! И ты подвластно нам и мы не зависим от твоей огромности… Вот такое, примерно, ощущение.

Но все проходит, и мы миновали и этот сказочный луг и углубились дальше по склону горы вглубь поясных трав, и лесных чащ. Дорога становилась все более призрачной, невнятной, теряющейся среди густой растительности. Порой ее стало трудно даже обнаружить у себя под ногами. Мы входили в места, которые редко посещаются людьми и где продвигаться вперед, означает, что надо не просто идти, а надо продираться сквозь заросли.

— Слушай, дружище, — обратился я к Летову, — а куда мы, собственно идем? Не пора ли ставить палатку и делать привал?

— Давай, — слегка отстраненно, как и положено «нелюдю-экзистенциалисту», ответствовал Егор. Он был как всегда задумчив и озабочен чем-то своим, о чем меня не стоило ставить в известность. Хотя, нет, вру, он был как всегда бодр и с радостью помогал мне натягивать палаточные растяжки и стелить под палатку большой кусок полиэтилена. А может и то и другое, сразу. А может ни то, и не другое. Кто их разберет, этих «нелюдей», что у них на уме. Загадочные существа.

Но вот, палатка была поставлена, прикрыта от дождя полиэтиленом. Я зажег таблетки сухого горючего, что бы мы могли немного согреться и спастись от царящей здесь, на перевале, всепроникающей сырости. От нее, как я уже описывал даже сосны превратились в баобабы. Я понял, что если мы тут сильно задержимся, то тоже во что-нибудь превратимся. И в этот момент, от Летова поступило сообщение, что он тут, просто так, без дела сидеть не намерен. А он намерен идти дальше и путь на Лысую Гору. На горе той, по слухам, происходили разные необычные явления. То ли там ведьмы раньше собирались, то ли еще чего. Я так и не понял. А вот только, надо было Егору Летову на эту Лысую Гору залезть непременно и обязательно. Надо до зарезу. Так надо, что если на нее не залезть, то жить-то дальше, возможно и незачем. А как вы думали? Это же экзистенциализм. Не хухры-мухры.

Есть много людей от которых я слышал: все на свете надо обязательно попробовать. Что если не попробовал чего, так и не говори, о чем не знаешь. Один мой «продвинутый» знакомый — наркоман, напористо уверял меня, что как я могу осуждать или хвалить употребление наркотиков, если сам их никогда не принимал. Выходит, что я и о состоянии удушья ничего не могу говорить, поскольку никогда не вешался. Может оно и так. Может мне, вообще лучше помалкивать. Почему бы и нет?