Владимир Гузман - Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

Надо сказать, что в первое свое лето в Средней Азии я не очень интересовался девушками, ибо местная среда изобиловала огромным количеством других, не менее привлекательных и на порядок более экзотических киков.

— Вовчик, ты че не бараешься? Бараться надо, а то здоровье будет плохое! — подначивал меня Коля. Его очень удивляло, что я, вместо того, чтобы тратить время и деньги на местных красавиц, занимался какой-то, на его взгляд врача-прагматика, ахинеей: бесцельно слонялся по базарам, месил с таджиками и даже курил насвай!

Вовчик Сафаров. Плохой все это время жил у Вовчика Сафарова, на повороте к аэропорту. Вовчик занимался суратами. Сурат — это черно-белая фотография, раскрашенная анилиновыми красками и покрытая специальной пленкой. Вовчик ездил по кишлакам и фотографировал людей, семьями и поодиночке, в компании и без. После каждой фотоохоты, продолжавшейся порой до двух недель (в зависимости от труднодоступности района), Вовчик возвращался в Душанбе, обрабатывал материал и вновь развозил его по клиентам. Деньги на этом в те времена можно было сделать неплохие, до тысячи рублей в месяц, — при средней зарплате по стране в сто пятьдесят. Вовчик снимал. Его коллега красил. Так работал производственный конвейер частного предприятия в эпоху глубокого застоя.

Вовчик, помимо всего прочего, был еще и шаномагом. Однажды мы сидели у него дома небольшой компанией. Одному человеку понадобилось срочно ехать домой, а время было уже позднее.

— Я закажу такси! — говорит человек.

— Не надо, — парирует Вовчик, — оно уже в пути!

Человек не поверил. Тогда они поспорили на четвертной, что такси сейчас будет. Человек вышел из квартиры, спустился на улицу. Глядя с балкона Вовчиковой квартиры, мы увидели, как со стороны аэропорта приближается зеленый огонек. Когда человек выходил из внутреннего двора дома на Айни, мотор вывернул на него из-за угла. Поспоривший глянул вверх, на балкон. Там курил косяк торжествующий Вовчик.

Тем временем ураза закончилась. Наступил праздник Курбан-байрам. В чайханах появилось по этому случаю специальное традиционное блюдо из корня солодки, нишалло — крайне сладкая белая масса, типа жидкой смолы. Его готовят раз в году, специально к этому празднику. Мы сидели с Плохим в «Рохате», ели нишалло под соловьиные трели и от переизбытка благости подумали: а не поехать ли нам еще куда-нибудь? Например — в Нурек, на острова Нурекского моря? Да и знаменитую Нурекскую ГЭС, циклопическую стройку коммунизма, посмотреть было очень заманчиво. Сказано — сделано!

Нурек. До Нурека мы доехали на попутном самосвале. Там все еще что-то строили. Водитель рассказывал, что если река прорвет плотину, то вода зальет всю долину с ее многочисленными кишлаками. Надо сказать, плотина производила впечатление какой-то спилберговской анимации, или психоделической кулисы, возникшей между двумя хребтами над укрощенным потоком. У основания этой каменной кулисы, по гребню которой двигалась беспрерывная цепочка едва различимых с земли самосвалов, располагался интернациональный городок Нурек, собравший в свои общежития романтиков трудового фронта со всего СССР. Центральная улица городка была украшена канонической коммунистической аттрибутикой, вдоль фасадов общественных зданий стояли кумачовые стенды с портретами вождей советского государства и передовиков местного производства. «Шаъну ба шараф КПСС!»

Главный вход в здание нурекской подстанции, в который упиралась эта улица, был подобен вратам в верховное святилище технотронной коммунистической идеи. Я вспомнил иллюстрации из детской книжки про грядущие чудеса Семилетки, в результате которой следующее поколение советского народа должно было жить при коммунизме. Сталь, стекло, кумач, перспектива индустриального ландшафта, голубое безоблачное небо, портрет Ленина, цитата из постановления ЦК КПСС об усилении партийной заботы о благосостоянии граждан, люди в белых халатах...

Сегодня объекты в Нуреке охраняются российскими военными. Гражданская война в Таджикистане внесла свои коррективы и сюда. А тогда, четверть века назад, народ тут был на порядок веселее и раскованнее. Заходим мы с Плохим в центральный холл подстанции — спросить, можно ли подняться на плотину, посмотреть на все с высоты птичьего полета. Тут как раз Плохому понадобилось в туалет. Он пошел искать это заведение, а я присел на стоявший в холле диван. Ко мне подходит один человек, за ним другой. Спрашивают, чем могут помочь, я им объясняю, завязывается разговор. Очень быстро мои собеседники замечают гриф дутора, торчащий из моего рюкзака. Ну, поиграть — сам бог велел. Тем более что я только что научился извлекать из инструмента специфические переливы техникой боя двумя пальцами. Научил меня этому бородатый шахтер из Канчоча. Я достал инструмент, приладился...

Когда через несколько минут появился Плохой, челюсть у него отпала. Свои впечатления он описывал потом так:

— Иду из туалета, слышу — музыка играет. Вхожу в холл и вижу такую картину: в центре, на диване, Кест играет на дуторе, а вокруг него пляшет человек двадцать таджиков!

Это был истинный нурекский зикр покорителей воды. Парни в тюбетейках хлопали в ладоши, крутились на пятке, притоптывали в такт и периодически затягивали какой-нибудь хадис на языке Омара Хайяма. Когда нарисовался Плохой со своим хайром, они приходнулись еще круче. Плохой достал цамбру — зикрующие пошли колесом.

Вот на этом эйфорическом эпизоде я, пожалуй, и закончу повествование о своем первом посещении Средней Азии. Это было лишь началом череды невероятнейших ситуаций, в которых я оказывался, путешествуя по этому региону нашей планеты.

В следующий раз я попал в Таджикистан через два года. Летом семьдесят девятого поехал туда со своей приятельницей Ниной. Душанбе к тому времени стал постепенно обретать статус модного в известных кругах места тусовки. На этот раз я поехал уже не просто так, а с прицелом прощупать там возможный рынок эксклюзивных товаров. В качестве образца продукции я вез огромную сумку гипсовых барельефов Сталина. История этих произведений требует отдельного отступления.

Сталинские деньги. В 1978 году исполнялось сто лет со дня рождения И. В. Сталина. В связи с этим юбилеем мне однажды, чисто спонтанно, пришла в голову шальная мысль о возможности заработать неплохие деньги на эксплуатации популярности образа отца народов в среде его кавказских соплеменников. Я представил себе, сколько можно было бы выручить за юбилейную сталинскую медаль где-нибудь в Тбилиси, если не в Гори!

В Питере у меня были знакомые художники — Йокси и Таня, делавшие с помощью формопластовых шаблонов гипсовые отливки эротических барельефов из индийского храма Кхаджурахо. А что, если отлить Сталина? Стоимость материала по тем временам — ничтожная. Возможности тиражирования — неограниченные. Был бы спрос. Я звоню Йокси: так, мол, и так, что скажешь? Он говорит: «О’кей, приезжай».