Владимир Гузман - Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

Когда мы пересекали по высотному мосту Волгу, я, глядя вниз на протекавшие подо мной черные воды, постарался себе представить, как во время Сталинградской битвы по этим водам сплавляли раненых. Связывали по два бревна, сверху клали человека и пускали вниз по течению. Плывущие должны были пересечь линию фронта и немецкие позиции, а дальше их уже могли выловить свои. Могли — но чисто теоретически. Плоты с ранеными плыли под обстрелами, бомбежками, составляя часть общего хода величайшей битвы в истории человечества. Выловили далеко не всех. Многих снесло дальше вниз, в Каспийское море. Одним из спасенных был мой отец.

Идентичный Восток. Рассвет мы уже встречали в казахстанской степи. Я наблюдал, как над розовой почвой восходит огненно-красный шар новорожденного Солнца. Удьяннадья Митрамаха, арохануттарам дивам! Хадрогам мама Сурья, шукешу ме Хариманам!.. Ом, Храм-Хрим-Хрум-Храйм-Храум-Храух!

А потом весь день из плоского степного пространства наплывали величественные каменные города мертвых, с полумесяцами и тюрбанами, резко контрастировавшие с юдолью живых, ютившихся в крытых соломой глиняных хижинах без окон, или в каких-то стремных, крытых фанерой, сарайчиках. Нищета населения в советском Казахстане превосходила даже российскую. Хотя, безусловно, и там существовали оазисы благополучия: столица Алма-Ата, курортная зона Медео, закрытый город Тюратам (Байконур). Но меня больше впечатляли города типа Туркестана или Кызыл-Орды, где сохранялась идентичность «отсталого нищего Востока». Эта нищета кочевой степи постепенно гаснет в необитаемой пустыне, за черными песками которой встает как бы новая цивилизация. Сначала — фрагментарно, в виде небольших зеленых оазисов в кольце барханов, затем — уже в качестве систематически возделанного агрикультурного и просто культурного ландшафта.

В Душанбе. К моменту нашего прибытия в Таджикистан здесь уже паслись Эдик, Йокси и Ычу. Все они, как оказалось, были повязаны на специфической халтуре того времени — росписи стен в кишлачных домах. Им этот бизнес организовал человек по прозвищу Каландар — художник и мистагог из Душанбе.

Каландар. Не выйти на Каландара при длительной тусовке в Душанбе было просто невозможно. Я сам, увидев его впервые, вспомнил, что косвенно слышал о нем еще от Рыжего, когда тот рассказывал Раму одну стремную историю с фатальным исходом. Йокси прислал фотографию Каландара с такой подписью:

«Этого человека зовут Володя, он художник. Как выяснилось, он перед нашим приездом, месяца за два, стал читать мантру OM RAMA TAM и интуитивно ожидал нашего приезда. Очень хорошо нас встретил (на вокзале), принял и с нами собирается продолжать наше «дело». Сейчас мы остановились у него. Здесь до нас был Леонид (посвященный в Бурятии) — лама, но, к счастью, он через неделю получил импульс — съехать».

Эдик же строчил нервные открытки с намеками, что накачиваемая в ситуации шиза может вынудить его рвануть домой раньше времени. В общем, сигналы шли самые противоречивые и неопределенные.

На вокзале нас встречали как раз Йокси с Каландаром. Каландар жил на улице Клары Цеткин, что у магазина «Гулистон», напротив госцирка. Он обитал в трехкомнатной квартире, с бабушкой и беременной женой. Все апартаменты были завешаны огромными масляными полотнами, представлявшими собой творчество гостеприимного хозяина в духе русского Ван Гога, если не круче, в смысле съезда. Привидения охватывали коварными объятиями трепещущих персонажей из галлюциногенных пейзажей, в магических кристаллах отражались чьи-то вопрошающие глаза, а человеческие фигуры в кубических пространствах расчленялись на геометрические плоскости Эвклидовой вселенной. И все же где-то она искривлялась, причем весьма существенно.

Кроме бабушки и Каи в квартире находились гости из Пенджикента — русская пара. И еще какие-то люди из среды местных художников. Мы вошли, поздоровались, познакомились. В одной из комнат, в углу, увидели целокупный молитвенный пульт ламаизма, состоявший из алтаря с танкой Ямантаки, статуэткой будды, бронзовыми плошками, колокольчиком, молитвенным барабаном, балдахином и еще целой серией перкуссионных и визуальных объектов.

— Что, показать, как это работает? — спросил нас с улыбкой Каландар. Он сел за пульт, взял в руки колокольчик с барабаном, крутанул медные мельницы на алтаре, а затем начал интенсивно звонить, вращать молитвенный барабан со священными текстами и декламировать магическую мантру на тибетском языке. Квартира наполнилась странной вибрацией, лица у гостей сделались серьезными, все напряглись. Через полчаса Каландар закончил сеанс, с энтузиазмом поднялся:

— Ну, как работает? Класс?

Дальний предок Каландара был пиратским атаманом на Каспии, а более близкие родичи принадлежали к сословию местных туркестанских казаков. В семейном альбоме я видел открытки времен Гражданской войны, где бабушка со своим покойным мужем — Каландаровым дедом — позируют в казачьей одежде: с газырями, в папахах, с нагайками, при кинжалах, шашках и огнестрельном оружии.

— ...и вот так убитые туркмены просто сотнями лежали... — вспоминала бабушка.

А вообще она очень беспокоилась за своего внука и была сильно набожна.

Каландар родился в Гарме, на востоке Таджикистана, а вырос в Караганде. В Душанбе попал после школы и поступил здесь в художественное училище. Во время очередной первомайской демонстрации Каландар шел в колонне сокурсников, подняв вверх кулак в кожаной перчатке. Тем самым он как бы демонстрировал свое несогласие с идеологической политикой советской власти, выражая протест в манере американских черных атлетов, возносивших кулаки в черных перчатках на олимпийском пьедестале в Мюнхене в знак протеста против расизма в США. Руководство худучилища подумало, что их подопечный выражает тем самым солидарность с американскими спортсменами, но педагоги ошибались. Каландар, не довольствуясь перчаткой, бросил заранее припасенную чернильницу в огромный портрет Брежнева на центральной площади города, прямо рядом с правительственной трибуной. Портрет был публично испорчен, а Каландар — схвачен. За это он получил год срока, после чего остался художником с незаконченным художественным образованием. Однако таланта ему было не занимать. Его художественная интуиция, нужно признать, иногда бывала просто гениальной, хотя на ее проявления порой накладывались приступы инфернальной депрессии.

Супруга Каландара, Кая, была симпатичной кореянкой, абсолютно покорной, чисто по-конфуциански, но при этом обладала железным характером и непреклонной волей. Но все это она продемонстрировала позже, а пока что смотрела Каландару в рот и безропотно сносила все его выкрутасы.