Светлана Богословская - Капкан для птиц

Иногда я ловила себя на том, что у меня в голове не осталось ни одной мысли и я катастрофически тупею, работая на конвейере. Это ужасно, но я сама виновата: прогнала все мысли из головы! Видите ли, «об этом не хочу думать, и об этом тоже». Нужно не бояться думать всегда и обо всем и радоваться каждой пришедшей на ум мысли. Я разрешила мыслям свободно течь в моей голове. Швейная машинка уже не стучала по моим измученным мозгам, а служила как будто музыкальным сопровождением мыслей. Я научилась шить и одновременно думать. Это было для меня большим достижением. Вначале я не могла справиться с безумным ритмом работы, получалось или шить, или думать. Руки на конвейере работают быстрее, чем соображает голова. А теперь я научилась шить и в то же время размышлять.

Черная полоса стала разметкой моей жизни. Я больше не гнала от себя эти мысли, я разрешила им быть. Надо разобраться, действительно ли я несчастна? Быть жертвой даже тепло… Даже тепло… Чушь какая-то, почему я жертва? Это была странная, но очень интересная мысль. Я чувствую себя жертвой, потому что меня бросил муж, потому что меня посадили в тюрьму. Потерпевших в тюрьме называют «терпилами» и очень не любят, даже презирают. Стоит только раз стать «потерпевшим», и ты будешь им всю жизнь. Я в тюрьме, чтобы что-то понять. Понять то, чего не смогла понять на воле. Я даже разрешила прийти в свою голову мысли, что я счастливая женщина. Как хорошо, что Земля вертится, реки текут, время бежит, как хорошо, что порядочных людей больше, чем плохих, и по ту сторону черной стены есть дорогие, родные мне люди, которые меня любят и ждут.

Швейная машинка продолжала стучать, не мешая моим мыслям. В цеху стоял страшный шум, а я в мыслях летала по ту сторону черной стены. «Дубачка» проорала, что меня приглашают на свиданку, что ко мне приехал муж, но я ее сначала не расслышала, а потом не поняла.

— Какой муж, чей муж? — испуганно переспросила я.

— Твой муж. Быстро, быстро собирайся. На три дня приехал.

У меня в жизни был один-единственный муж, и сейчас в голове стучала одна-единственная мысль: это он. Самую страшную боль человеку может причинить лишь тот, кто подарил ему больше всего счастья. Этот человек подарил мне прекрасных детей, а это самое большое мое счастье. «Я счастливая», — думала я, снимая с себя на ходу пыльную рабочую одежду. Я не шла, а летела, «дубачка» поспевала за мной с трудом. Всего трое суток, время пошло, нужно спешить.

Я готова была забыть всю боль, которую он мне причинил, как на крыльях мчалась в комнату свиданий все через тот же тюремный парк. «В одну клетку не входят дважды», — появилась в голове еще одна странная на первый взгляд мысль. «Второй раз за первого мужа», — а вот эта мысль уже была глупостью, но я вспомнила предсказание Анжелы.

Я утешалась поэзией Хайяма, а Леха вешал мне на шею мою мочалку на длинном шнурке, которую он позаимствовал у меня, чтобы помыться. Он вешал ее мне как медаль, провозгласив: «Награда». Я возвратила ему мочалку: «Подарок». Мы продолжали дурачиться, и мочалка кочевала с моей шеи на Лехину. Нам было весело.

— Я же тебе уже говорил, что мужчины украшений не носят. Мне не нужны мочалочные бусы.

Леха искал любой способ дотронуться до меня, я уже хотела наказать его, влепить пощечину, как полагается, но ограничилась шлепком по руке. Это привело его в чувство. Он перестал ржать и закатывать глазки, серьезно посмотрел на меня, и я уже решила, что сейчас он произнесет одну из своих дежурных фраз, но оказалось, что я плохо знаю Леху. Он был неисчерпаем, и поэтому мне с ним было интересно. Он продолжал меня удивлять.

— Я тебе предлагаю отношения двух живых людей.

— В смысле? Если один партнер мертв, это уже некрофилия. Леха, ты о чем?

— Это ты о чем? Доктор, вам не плохо?

— Очень плохо…

— Ты не хочешь меня понять. Секс в паре субъект — субъект. То есть человек — человек, неважно, какого пола. Знаешь, ведь бывает еще хуже.

— Что может быть еще хуже?

— Ты не знаешь?

— Откуда мне знать, остроумец мой?

— Где ты жила, глупая, кто тебя учил жизни? — сказал Леха, введя меня в окончательный ступор.

— Ступор, Леха, кома. Я теряю сознание.

— Доктор, вам врача вызвать?

— Не надо, просто помолчи, прошу тебя.

— Доктор, с такой слабой нервной системой ты в тюрьме долго не проживешь.

Я нащупала около себя кроссовку и запустила в Леху. Он увернулся, и кроссовка просвистела мимо его уха.

— Ну и глупая же ты! А что, лучше вариант секс — субъект — объект? Компьютер, робот или прибамбасы всякие? Где мужиков-то набрать на всех баб желающих? Я живой, тепленький, а не компьютер говорящий…

Зоновская гостиница оказалась достаточно приличной, имелись даже номера «люкс». Быстроногая лань меня бы явно не догнала. У нее нет крыльев, а у меня есть. В самые тяжелые моменты жизни я ощущала у себя наличие крыльев: не идешь, а словно паришь над землей. Какая-то могучая сила подхватывает тебя в тяжелый момент, когда кажется, что уже не сможешь сделать ни шагу. Я врач и знакома с анатомией человека, но теперь знаю точно: крылья у человека есть. Невидимые и почти неощутимые, маленькие или большие, но есть. Раньше я не верила в сказки. Я верила в законы. Теперь, наоборот, я верю в сказки, но не верю в законы.

Я взлетела на второй этаж гостиницы. «Звезды» (так зовут здесь охранников) показали мне мой «звездный» номер. Только не уточнили, сколько звезд. Я посмотрела «дубачке» на погоны, у нее было четыре звезды. Почти пятизвездочный отель.

Я в изумлении застыла на пороге номера. Все происходящее было очень неожиданно, но в то же время до того трогательно, что я с трудом сдерживала слезы. Передо мной стоял Вячеслав.

— Как ты меня нашел?

— Было бы желание. Мне дети сказали, где ты.

Мы обнялись, а потом долго стояли молча друг напротив друга, не зная, что и сказать. Нет, нам было о чем поговорить. Просто все как-то стало понятно без слов.

— Как тебя пропустили сюда?

— Я сказал, что ты моя жена. Они попросили предъявить документы: «Ксиву гони, мужик».

— И что, предъявил?

— Да нет, конечно. Брака, говорю, нет, но все равно жена. «Сожитель? Предъявите документ из домоуправления, что проживаете вместе». Да нет, говорю, в разных городах живем. «Иди отсюда, мужик, не парь нам мозги. Не положено. В разных городах они живут… Может, и в разных странах?» Возможно и так, говорю. «Дурак ты, что ли, мужик? На воле вон сколько баб одиноких». Ну, я им объяснил, что баб одиноких много, а любимая женщина — одна, и она здесь, у них. А они мне: «Да когда к нам попадают, свои мужики бросают, не все, конечно, но большинство». Такую женщину нельзя бросить, ее можно только потерять, — вот и все, что сказал им я. «Странный ты какой-то, мужик», — сделали они вывод.