Светлана Богословская - Капкан для птиц

Сначала мне не понравилось пренебрежительное отношение охранника к Вячеславу и это панибратское слово «мужик». Но он ведь действительно мужик! Как редко сейчас можно услышать это слово в исконном смысле. Красивый, сильный, надежный. Мужик. А Леха меня убеждал, что мужиков нет, перевелись все. Как это нет? Есть! Должны быть!!!

— Дети в порядке, родители тоже. Я к ним заезжал. Даже переночевал. Рады были.

— Спасибо тебе.

— Да не за что. Соскучился.

Вячеслав притянул меня к себе и поцеловал. Слова стали лишними, и так все было ясно. Хоть из всех углов номера на нас и косились камеры наблюдения и мы чувствовали скованность, но это не помешало счастью встречи. Возможно, здесь и прослушка есть. Ну и что?.. Мы болтали три дня без умолку, нам было о чем поговорить, давно не виделись, соскучились. Мы не затрагивали никаких запрещенных тем, мы даже не думали о том, что наш разговор может быть записан. Мы говорили о жизни, о детях, о любви, о счастье. Как будто и не было разлуки, не было этих тяжелых лет, грузом упавших на нас. Мы болтали, смеялись, не обращали на камеры никакого внимания. Нам было очень хорошо вместе.

Меня, как здесь говорят, «прокрутили через матрас», то есть пятнадцать суток штрафного изолятора ШИЗО чередовались с выводом в отряд, ночевкой на своем матрасе и опять помещением в ШИЗО. Вся эта история началась, как только я напомнила, что нарушений режима у меня нет, а время УДО подошло. Подняли мое дело и увидели «сопроводиловку», которая предписывала превратить меня в «тюремную пыль». Моя «отрядница» так дала ответ на мой вопрос: «Я — офицер. Я выполняю приказ». Записав мне в дело массу нарушений, каждое из которых можно погасить только через полгода, администрация учреждения успокоилась. УДО мне теперь не видать. Я стала привыкать к мысли, что придется доживать здесь весь срок до конца.

Жить на зоне мне стало немного легче. Я привыкла и начала чувствовать, что кто-то борется за наши права. Запрещались переработки, ненормированный рабочий день «до звонка». А это иногда были и сутки, и более. Молодые здоровые женщины умирали на работе. После проверок все опять было по-прежнему. До очередного ЧП. Установили порядок — один выходной через две недели, но и это было прекрасно. Баня, стирка и даже театр. «В тюрьме, так в тюрьме, — повторяла я часто слова, завещанные мне Лехой, — отсюда возвращаются». И помнила своих ушедших из жизни коллег.

Голова цела, как бы мне ее ни сносили. Мозги, как ни странно, варят. Во враче-мозгоправе не нуждаюсь. И в костоправе — тоже: это я вспомнила своего мужа, которого, к счастью, начала забывать. Я находила себе тысячу утешений, чтобы продолжать жить дальше.

Приехал Вячеслав, и я вновь почувствовала свою защищенность. Меня теперь никто не сможет обидеть. Я уже ощущала себя другой, более сильной, чем раньше. «Я сел в “ту” повозку», — говорят в Испании. «Я поймал птицу счастья», — говорят в России. Я села в «тот» поезд. Неважно, что это был «Столыпин», сказала себе я. Аналогия, возможно, не очень удачная, если люди хотят сказать, что их жизнь кардинально изменилась. Я села в «тот» автозак, который изменил всю мою жизнь. Все заново. Все с нуля. Я сидела на холодных развалинах своей судьбы, и мои озябшие мысли дрожали.

Чтобы спастись, я заполняла свой внутренний мир позитивом. Я увидела очень много хорошего в тюрьме. Уже писала о тюремном хлебе, равного которому нет и по вкусу, и по энергетике добра, и по спасительной силе для угасающего организма. Еще баня с какой-то живительной водой, смывающей проблемы, возвращающей к жизни. И, конечно, тюремный театр. Самым лучшим театром считается крепостной театр, где играли крепостные артисты, а значит — невольники. Видимо, сродни крепостному — тюремный театр, где, как и в игре крепостной актрисы, видна та непонятная гордость, которая особенно развивается на краю унижения…

Я стояла у афиши и читала краткое содержание пьесы: сегодня вечером наш тюремный театр будет давать «Сороку-воровку». Двор богатого фермера Фабрицио. Видна открытая клетка с сорокой. Готовится праздничный пир по поводу возращения сына хозяина из армии. О, счастливый день! Нинетта счастлива. Фернандо передает ей серебряную ложечку с просьбой продать ее, а вырученные деньги спрятать в дупле каштана. Когда Фернандо уходит, сорока хватает одну из серебряных ложек и улетает. Девушку сажают в тюрьму. Ведут ее на казнь. Солдаты находят украденную ложку в гнезде сороки на колокольне. Все проясняется. Сказка со счастливым концом.

— Привет, подружка.

Меня кто-то потянул сзади за рукав, и я увидела Таньку Золотую Ручку.

— Ты какими судьбами опять здесь? Ты ведь освободилась по УДО!

— Освободилась. Только очень ненадолго. Не успела до дома доехать, как меня опять повязали.

— Даже детей не увидела?

— Нет, не увидела. Хотела подарков им накупить. Как с пустыми руками к ним приеду? По старинке работать начала, а там знаешь какой на воле прогресс. Видеокамер понаставили везде. Воровать нет никакой возможности.

— Опять ты за старое.

— Да никогда я с этим не завяжу. Работа у меня такая. Я больше ничего не умею. Профессионализм нужно повышать. Тоже какие-то нанотехнологии в своей работе использовать.

— Фартыпер — робот дистанционный. Робот-рука, — подколола я Таньку.

— Мне бы твои мозги. Говорю тебе, учись воровать. Что просто так сидишь?

— Да мне за серебряную ложечку впендюрили, которую не я сперла, — на равных заговорила я с Татьяной.

— Пойдем на спектакль?

— Пойдем.

Это было радостное событие для меня — увидеть опять Таньку. С ней можно весело провести время, поболтать о жизни. Она не грузит своими проблемами, у нее их как будто бы и нет.

— Встретимся в клубе. Я займу тебе место.

Обычно в клубе очень много людей, а он маленький и не вмещает всех желающих. Я пришла попозже, и в клубе уже было не протолкнуться. Я заглянула внутрь зала, пытаясь разглядеть там Таньку. И уже собралась уходить, как увидела, что она замахала мне рукой, мол, продвигайся сюда, я заняла тебе место.

Все было как в настоящем спектакле. Костюмы, декорации, игра артистов потрясающая. Танька язвила:

— Им, наверное, сказали: «Хорошо сыграете, завтра всех домой отпустим». Вот они и старались. Я бы тоже так сыграла, если бы меня домой, к детям отпустили… ну хоть на денек. А ты бы сыграла?

Я задумалась.

— Какому Селадону отдаться, чтобы купить себе свободу? — сказала Танька.

— Да, умерла в тебе великая актриса. А я не умею выкарабкиваться. Сидеть до конца срока. Я смирилась.