Ф. Яворский - Петр III, его дурачества, любовные похождения и кончина

Но несмотря и на этот указ, отношения молодых супругов отнюдь не стали иными, и сколько «опытная» Щоглокова не старалась в исполнение воли Елизаветы, Петр по-прежнему избегал встречи с Екатериной tête-à-tête, и Россия по-прежнему оставалась без желанного князя. А что Екатерина была вовсе не против принятия супружеских нежностей в том смысле, как того желала царица, видно из её мемуаров, где она говорит: «s’il avair voulu être aimé, la chose n’aurait pas été difficile pour moi…», а также и из некоторых писем, где она положительно печалится о том, что живет в бездетном браке. Она была даже крайне склонна к этим нежностям, и что она вместе с тем проявила в этом отношении и немалые способности, — известно ныне всему миру.

Поведение Петра становилось с каждым днем безобразнее, если и супруга его не могла хвастаться строгим целомудрием, то она по крайней мере из чувства приличия к мужу своему скрывала свои прорехи от его глаз, тогда как Петр прямо-таки бравировал своими романическими шалостями. Он возгорел однажды особенной страстью к княгине Курляндской, Екатерина об этом романе знала, но старалась скрыть от Петра чувство оскорбленности или обиды и ни одним словом даже не упомянула об этом.

Петр же, как видно из следующего, щеголял своими супружескими неверностями.

Однажды, поздно ночью, Екатерина уже спала, является супруг в её спальню, пьян, как говорится, как стелька, весел и еле стоя на ногах, будит Екатерину и рассказывает ей о преимуществах и красоте его курляндки. Она, боясь ссоры, притворяется спящей, взбешенный Петр бьет ее в лицо кулаками и ругает на чём только свет стоит.

Затем же ложится в самом веселом расположении духа спать…

Петр, как утверждают почти что все его историки, страдал половой импотенцией, но тем не менее он не отставал в своей распущенности от прочих членов императорской семьи и отказывая в сношениях с женой, он волочился за придворными дамами и проводил зачастую ночи и с простыми девками.

Его первой любовью была упомянутая уже курляндская принцесса, но эта пассия в нём скоро сменилась любовью к Шапировой, за нею последовала мадемуазель Теплова, а «наиглавнейшей» его страстью была Елизавета Романовна Воронцова, которую Екатерина называет в своем диариуме «Фаворит-султаншей».

Но при этом не забудем не упомянутым и того, что, как за достоверный факт передают де-ла-Марш, а также и брат оговоренной Воронцовой, Екатерина сама приискивала содержанок своему супругу и если она замечала, что эта или та её конкурентка уж слишком «задирала нос» или позволяла себе властвовать над Петром, она, как по крайней мере повествуют названные лица, удаляла самовольницу и назначала на её место новую. В последнее не так-то легко верится, так как простому смертному такой род брачной жизни решительно не понятен, но если взять опять-таки во внимание то, на какие самые скотские и невероятные низости была способна эта распушенная женщина, то можно поверить и этим сообщениям.

Вкус же Петра был удивительный и как он во всём являлся дурковатым, так и в выборе своих возлюбленных. Его дамы сердца были постоянно самые некрасивые женщины, которых только можно было выискать при дворе. Елизавета Воронцова, племянница любовника Елизаветы, положительно глаза колола своим уродством и безобразием, всё лицо её было исковеркано оспинками, толстая и малого роста, лишенная ума и вообще всяких духовных качеств. И несмотря на все эти недостатки она держала Петра под башмаком и оказывала на него громадное влияние. Он решительно с ума сходил от любви к этой сударыне.

Екатерину оскорбляла духовная нищета её супруга и, право, нечего удивляться тому, что она с первых дней замужества засматривалась на красивых гвардейцев и затевала с ними любовные шашни. Такого идиота, каким был Петр, она любить или уважать не могла и не мало наивен был тот, кто ожидал от этого брака других результатов.

В одном из писем к своей подруге писала великая княгиня:

«Нет ничего ужаснее, как быть женой мужа-ребенка. Я знаю это и принадлежу к числу тех, которые придерживаются того мнения, что если жены не любят своих мужей, то виноваты в том последние; я любила бы своего мужа вне всякого сомнения, если б это только было возможно и если б он только был настолько добр и пожелал того» — и в одной из заметок её, занесенных в дневник, читаем мы: «если кто-либо нас прямо-таки вызывает на вражду и лишает того, что для нас необходимо и что нам причитается, то он тем разрывает узы, связывающие нас с ним, и снимает с нас этим обязанности, возложенные на нас этими узами».

Последние слова крайне характерны, и из них видно прямо-таки, что Екатерина, беспутничая еще при жизни своего любезного мужа, держалась этого тезиса и оправдывала тем свое поведение.

Тут начались ее романы, и одним из ее первых любовников был Сергей Салтыков, камергер её мужа. «Он был красив, как день, — описывает его Екатерина, — и никто при дворе не мог сравниться с ним в красоте… Я сопротивлялась его искушениям в течение всей весны и лета 1752 г… О моем муже при всех подобных встречах не было речи… В один из парадных дней Императрица сказала г-же Щоглоковой, что я оттого не имею детей, что езжу верхом на мужской манер. — Щоглокова на это ответила: «детей у неё нет совсем по другой причине. Дети не могут явиться без причины на то…»

Физический недостаток, о котором знал весь двор, лишал Петра возможности иметь потомство и это последнее причиняло немало головной боли Салтыкову, да и его возлюбленной. Они боялись будущего и когда у Екатерины появились признаки беременности и, разумеется, беременности от Салтыкова, то нужно было дело обставить так, чтобы Петр уж не слишком-то удивился тому, что имело появиться.

Куй железо, пока оно горячо, говорит пословица, и Салтыков взялся за молот.

Во дворец вдруг пригласили врачей и завалили их вопросами об устранении импотенции наследника; никогда прежде этим не занимались, а тут вдруг спешка — и вот принялись за всевозможные средства, порешили даже подвергнуть Петра хирургической операции наподобие той, какую исполнит вам любой раввин, лишь только с той разницей, что вместо раввина исполнителем ее был сам Сергей Салтыков, который проявлял столь особенную заботливость о потомстве Петра. Врачи, разумеется, втихомолку улыбались, но не менее того улыбались в душе и виновники всего этого: Екатерина и её Адонис. Наконец таки удалось уже Салтыкову разуверить полоумного Петра в его бесплодности и — всё, что имело теперь явиться на свет от его супруги, должно было бы принято таким образом на его счет. Одним словом, требовалось подготовить Петра с честью и достоинством носить те рога, которые собирались наставить ему его дорогая супруга и её возлюбленный, его верный слуга Салтыков. Итак нашим хитрецам удалось обмануть матушку Россию и во главе её августейшего цесаревича. Когда же дело стало приближаться к концу, т. е. к разрешению от бремени, Екатерина и Салтыков сумели склонить и канцлера Бестужева на свою сторону, на обязанности которого лежало ныне подготовить императрицу Елизавету к скорому рождению давно желанного царского отпрыска, — что им и удалось без особенного труда. Канцлер же выразился по этому поводу у Елизаветы на докладе, что «и государственная мудрость и опытность заставляют признать законность того дитяти», которого «благоверная» великая княгиня в скором времени должна родить и далее: как княгиня, так и «заместитель Петра» заслуживают скорее благодарность, нежели кару, так как они обеспечивают монархии в грядущем строгий порядок в престолонаследии, а это повлечет несомненно ко внутреннему миру и благоденствию страны.