Фабиан Гарин - Командующий фронтом

— Этот идол уже под арестом.

— Как вы смеете! — крикнул Смирнов.

— Подпоручик! — решительно перебил Лазо. — Советую вам убраться вон.

Смирнов расстегнул кобуру, но Назарчук, понявший намерение ротного, ловко сбил его с ног и, подобрав вылетевший револьвер, подал его Лазо.

— Оставь у себя! — приказал Лазо.

Смирнов вскочил, поднял папаху и под свист солдат бросился без оглядки бежать с казарменного двора.

— Что же теперь будет? — раздался чей-то голос.

— Ребята! — закричал Назарчук. — Изберем сами нового командира роты. Я предлагаю товарища Лазо. Лучшего командира нам не найти, потому что их благородие… Виноват, — закашлялся Назарчук, — с непривычки… потому что товарищ Лазо революционер и только для виду носит погоны… Сейчас я приведу еще одну роту.

Через полчаса две роты пятнадцатого Сибирского запасного полка единогласно проголосовали за предложение Лазо: быть на стороне народа, не выполнять приказов офицеров, поддерживающих царский режим.

Весть о революции в Петрограде разнеслась по всей Сибири. Из дальних и ближних селений, из таежных рудников потянулись в город политические ссыльные. Красноярск зашумел.

В доме у Гадалова в Дубенском переулке весь день заседали офицеры во главе с начальником гарнизона полковником Толстовым.

— Господа офицеры, — горячился полковник. — Трусость, проявленная подпоручиком Смирновым, позорит нашу среду. Я отказываюсь понимать такого офицера… Надо было на месте убить солдата Назарчука, а не позорно бежать, потеряв оружие.

— Бить эту шваль, — зашипел со стороны купец Гадалов, тоже принимавший участие в совещании.

— Господа офицеры, — продолжал Толстов, — я надеюсь, что среди вас найдутся отважные люди, которые сумеют привести сюда бунтаря Лазо.

— Вы его приведите, — снова вмешался Гадалов, — а я уж сам надену на него цепь и посажу в погреб. За привод обещаю тысячу рублей.

— И благодарность от меня, — добавил полковник.

Офицеры переглянулись. Каждому хотелось получить кругленькую сумму и заслужить похвалу начальника гарнизона.

В этот час в городской думе на Береговой улице тоже заседали. В одной из комнат шумели эсеры, поучая представителя гарнизонного начальства, как обуздать взбунтовавшихся солдат и рабочих железнодорожных мастерских. В другой комнате суетились меньшевики, вывесив на наружных дверях наспех написанную табличку «Комитет общественной безопасности».

Лазо, стремительно вбежав в думу, остановился возле комнаты, в которой заседал «Комитет».

— Пожалуйте к нам, прапорщик, — услышал он позади чей-то голос, и в ту же минуту перед ним открылась дверь.

— Кто вы? — спросил Лазо.

— Социал-демократы.

— Большевики или меньшевики?

— Понятно, меньшевики.

— Тогда прошу! — и Лазо вежливым жестом предложил незнакомцу первому войти в комнату. Едва тот переступил порог, как Лазо закрыл за ним плотно дверь, а сам пошел по коридору дальше.

— Сергей! — окликнул его знакомый женский голос.

Он увидел Аду. Пышные волосы девушки, выбивавшиеся из-под меховой шапочки, придавали ее лицу, раскрасневшемуся то ли от холода, то ли от радостного волнения, особую привлекательность.

— Куда ты спешишь? — спросила она, неожиданно перейдя на «ты».

— Ищу большевистский комитет.

— Пошли вместе.

Зал, где заседал большевистский комитет, был набит до отказа. На стульях и скамьях сидели в пальто и полушубках портовые рабочие и железнодорожники. Над людьми плыли сизые облака табачного дыма. В глубине зала за столом сидели несколько человек, и среди них выделялся рослый мужчина с большой бородой.

— Это он, — сказала Ада.

— Кто? — спросил Лазо.

— Борода! Так его все зовут. Латыш Адольф Перенсон, большевик. Он работал в Кронштадте в большевистской военной организации, в девятьсот пятом году его арестовали и посадили в тюрьму, а потом выслали в Сибирь.

— Он-то мне и нужен.

Лазо, пробираясь с трудом между скамьями, увидел, как к столу подошел коренастый мужчина и твердо сказал:

— Водники просили передать, что они поддержат большевиков.

В зале раздались аплодисменты. Лазо крикнул:

— Дайте мне слово! — но его опередил железнодорожник.

— Рабочие мастерских, — громко говорил он, — просят послать к ним представителя большевистского комитета. Им надо толком рассказать, что к чему.

Из-за стола поднялся Перенсон. Он выждал, пока в зале стихли голоса, и спокойным голосом начал:

— Товарищи! Только что мне сообщили, что эсеры, меньшевики и офицеры расположенных в городе частей создали гарнизонный комитет. Можно не сомневаться, что этот комитет постарается захватить власть в свои руки. Поэтому необходимо сейчас же от слов перейти к делу — надо организовать Совет рабочих и солдатских депутатов и командировать его представителей в воинские части и на предприятия.

— Дайте мне слово! — снова крикнул Лазо, пытаясь пробиться вперед.

— Здесь не офицерское собрание, — ответили ему с мест.

В зале зашумели. Кто-то пробасил:

— Гоните этого молодчика! Как он сюда попал?

Перенсон, подняв руку, призвал всех к тишине. Этим воспользовался Лазо.

— Товарищ председатель, прошу дать мне слово!

— Что вам угодно, прапорщик?

Повернувшись лицом к сидевшим в зале, Лазо, так и не пробившись к столу и к трибуне, торопливо произнес:

— Товарищи! Я не собираюсь произносить речей, а скажу только несколько слов. Я командир четвертой роты пятнадцатого Сибирского запасного полка Сергей Лазо. Я офицер, но большевик по убеждениям. Я пришел доложить, что по вашему приказанию рота прибудет сюда в любую минуту в распоряжение Совета рабочих и солдатских депутатов.

По залу пронеслась буря аплодисментов. Лазо, подняв руки к плечам, сорвал с себя погоны и бросил их на пол. Раздались голоса:

— Избрать его в Совдеп!

Через час в городскую думу вошла четвертая рота и, заняв по указанию Назарчука наружные и внутренние посты, очистила все помещение от «Комитета общественной безопасности» и эсеров.

Ночь. За окном тускло светит запорошенный снегом фонарь. Изредка донесется ружейный выстрел, лай встревоженной собаки — и снова все смолкнет.

Десятый день охраняет Совет четвертая рота. Назарчук занял самые большие комнаты. В трех — разместился караул, в четвертой — «база». Один только Лазо знает, что хранит бережливый и неутомимый Назарчук на «базе». В этой комнате патроны, ружья, гранаты, шинели, сапоги и продукты, которые удалось собрать за несколько дней.

На грубо сколоченных нарах спят крепким сном солдаты. Тяжело достается им каждый день. Назарчук оправдывается:

— Постов много, недоглядишь — меньшевики захватят, а мне — отвечать.