Иван Фирсов - Русские флотоводцы. Исторические портреты

Лазарев молча встал, застегнул сюртук.

— Распорядитесь, Дмитрий Иринархович, немедля катер к трапу.

Многое передумал он, пока катер шёл к берегу, переваливаясь через гребни крутых волн. Кадьяна он и сам терпеть не может, склочником и интриганом кроме всего оказался. Однако нынче смутьянов более сотни, почти вся команда. В случае огласки всем грозит острог, каторга, если не более. Дело надо как-то замять, не дать законного хода.

Настороженным гулом встретила офицеров толпа матросов на берегу. Впереди стояли два усатых боцмана.

— Ваше высокоблагородие! Будь что будет, а ежели Кадьяна с «Крейсера» не уберёте, ноги нашей на палубе не будет!

Непривычно Лазареву выслушивать ультиматумы, но он знал, что правда на стороне матросов.

— Вот что, братцы, — матросы затихли, — что было, то прошло. Кадьян нынче болен и с корабля списывается.

Команда одобрительно-зашумела.

— А теперь, — сказал Лазарев, нахмурясь, — все на корабль. Да, чур, всё, что было, — быльём должно порасти, о том нигде не болтать.

В тот же день с глазу на глаз он дал ясно понять Кадьяну, что его служба на «Крейсере» далее невозможна. По его настоятельному совету Кадьян подал рапорт с просьбой списать его с фрегата по болезни…

В первых числах ноября из Петропавловска пришёл шлюп «Ладога». Командир шлюпа доставил конфиденциальное сообщение Лазареву об отмене всех мер по пресечению плавания американских судов вблизи берегов Русской Америки. Царское правительство отступило, сделало первый, едва заметный шаг назад, уступая напористым американским дипломатам…

«Ладога» привезла и другое неожиданное известие для Лазарева, всех офицеров фрегата, и особенно Нахимова. По высочайшему повелению мичман Завалишин срочно направлялся Петербург для личной аудиенции к царю. Оказалось, ещё в Лондоне, ни с кем не делясь, Дмитрий Завалишин написал и отослал лично царю трактат, в котором изложил свои соображения по многим политическим проблемам.

Письмо произвело впечатление, и Александр I распорядился срочно вызвать автора для личной с ним беседы.

Корабли начали готовиться к переходу и через неделю отправились в Калифорнию. Неприветливо встретил моряков осенний океан. Ночью ветер достиг ураганной силы. Паруса трещали и лопались под его напором. Гигантские волны закрывали огни фальшфейера «Ладоги», которые скоро исчезли в кромешной тьме. Целую неделю не утихал шторм…

«Крейсер», сильно накренившись, нёс полные паруса. На вахту вступил Завалишин. Внезапно с реи свалился за борт матрос. Без промедления спасать его на шлюпке отправился Нахимов. Матроса накрыло волной, а шлюпку отнесло далеко в бушующее море. Едва успели её поднять, как набежавшая волна ударила её о борт и разнесла в щепки. Матросы схватились за концы, и их вытянули на палубу. Огорчённые, насквозь промокшие, понурившись, стояли они перед командиром. Нахимов виновато развёл руками. Лазарев положил ему руку на плечо.

— Судьбы не миновать. — И повернулся к матросам: — А вы, братцы, молодцы, ради жизни товарища себя не жалели, токмо русачки способны на такое.

На Сан-Францисском рейде фрегат стал рядом с «Аполлоном» и торговыми судами русской компании.

Коренные жители Калифорнии — индейцы — тепло встретили моряков. Дружеские отношения в течение двенадцати лет с обитателями форта Росс убедили их в добропорядочности русских людей…

Истекал срок пребывания «Крейсера» в Русской Америке. Августовским утром на рейде прогремели залпы салюта — из Кронштадта на смену фрегата прибыл шлюп «Предприятие». Он доставил Лазареву предписание возвратиться в Россию.

После трёхлетней разлуки, 5 августа 1825 года, Кронштадт по традиции радушно встречал мореплавателей. В шканечном журнале «Крейсера» появилась последняя запись — в плавании 1084 дня, из них под парусами 457.

Весь экипаж получил награды: офицеры — ордена, унтер-офицеры и матросы — уменьшение срока службы на три года и денежные премии. Экипаж поздравил Лазарева с производством в капитаны 1-го ранга и орденом Святого равноапостольного князя Владимира III степени.

Итак, М. Лазарев первый [25] М. Лазарев первый… — Из истории кругосветных плаваний известно, что лишь англичанин Ульям Дампир трижды обошёл вокруг света, но эти плавания Дампира, подобно Дрейку, по сути были пиратством. Из трёх путешествий Дампир только в одном командовал судами, меняя их по пути. Поэтому М. Лазареву по праву принадлежит приоритет трёх кругосветок среди переходов всего мира. , единственный из русских мореплавателей, командуя кораблями, совершил три кругосветных плавания, причём два из них — самостоятельно.

Не успел Лазарев перезимовать, как 27 февраля 1826 года получил назначение — командиром 42 флотского экипажа и строящегося в Архангельске линейного корабля «Азов».

Приехав в Архангельск, Лазарев с головой окунулся в любимое дело — перестройку и вооружение корабля. Прежних сослуживцев — Нахимова, Путятина, Домашенко — по их просьбе назначили на «Азов». Среди молодых офицеров Лазарев выделил мичмана Корнилова, приметил гардемарина Истомина. В Архангельске, а затем на переходе в Кронштадт, ежедневными тренировками Лазарев добился высокой выучки Всего экипажа.

По прибытии в Кронштадт «Азов» был включён в состав эскадры под флагом адмирала Сенявина, отправляющейся в Англию, а затем в Средиземное море, на помощь греческому народу, изнывавшему под турецким игом.

27 июня русская эскадра стала на якоря на Спитхедском рейде Портсмута.

Английские моряки восхищённо смотрели на прекрасно выглядевшие корабли.

Неделю спустя, накануне отправки, Сенявин собрал флагманов и командиров кораблей отправляемой эскадры. Он передал Гейдену наставление по обращению с нижними чинами. Оно было составлено в лучших ушаковских традициях по обучению и воспитанию матросов.

«Должно требовать с господ офицеров, чтобы они ближе знали своих подчинённых, знали бы каждого из них, и знали бы, что служба их не состоит только в том, чтобы, командовать во время работ, но что они должны входить и в частную жизнь их… Они должны знать дух русского матроса, которому иногда „спасибо“ дороже всего. Непристойные ругательства во время работы не должны, выходить из уст офицеров, а неисправности и проступки матросов наказуются, но по установленной военной дисциплине».

Благожелательные наставления Сенявина нашли отзвук в среде офицеров. Об этом говорило и происшествие, случившееся вскоре на «Азове».

В августе Средиземноморская эскадра покинула Спитхедский рейд в составе 13 вымпелов. Пять дней сопровождал корабли до мыса Сан-Висенти свежий попутный ветер, который затем сменился противным, и пришлось лавировать больше недели, прежде чем войти в Гибралтар. Миновали Балеарские острова и 9 сентября при подходе к Сицилии эскадра попала в сильный шторм. На «Азове» обтягивали крюйсель штык-болтом. Внезапно налетел сильнейший шквал, один из матросов сорвался с рея и упал за борт. Его крик услышал находившийся в кают-компании мичман Домашенко. Не раздумывая, он выскочил в открытое оконце на палубу и прыгнул за борт. Вслед ему кто-то из офицеров бросил кресло. Александр Домашенко был отличным пловцом. В несколько минут он доплыл до матроса и подал ему спасательное кресло. «Азов» привелся к ветру, быстро спустили шлюпку, и, налегая на вёсла, моряки направились к видневшимся среди волн пловцам. Когда до матроса и Домашенко оставалось пять-шесть саженей, налетел очередной шквал, и гигантская волна скрыла обоих в морской пучине. Весь экипаж почтил память погибших…