Вячеслав Шапошников - Ефимов кордон

Наступил рождественский сочельник. Домой на каникулы приехала Саша. Вся семья снова была в сборе. С рождества начинаются сватовство, свадьбы, и в сочельник деревенская молодежь занята ворожбой и гаданьем.

Ефим нарочно, как постемнелось, ушел из дому, чтоб не мешать своим сестрицам-невестам заниматься ворожбой…

Мать с отцом тоже еще в сумерках укатили на Карьке в Илешево — в церковь, на всю ночь.

Вечер выдался чистый, по-настоящему рождественский. Рога месяца были круты — к морозу, но пока стоял вовсе небольшой, не пощипывающий, а словно бы щекочущий морозишко. Для Ефима рождественский сочельник с малых лет тут, в родной деревне, был самым чудесным временем зимы, особенно же — сам вечер. С этого вечера начинались двухнедельные святки, будто встряхивалась вдруг вся округа, сбрасывала с себя зимнюю тихость и сонливость, и начиналась какая-то необыкновенная, живая, бойкая жизнь со свадьбами, гуляньями, с ряжеными…

Но самое тайное и необычайное для Ефима начиналось всегда именно в рождественский сочельник, вечером… Когда в призрачном неверном свете месяца всюду происходило что-то чудесное…

Девки бегали в поле, к воротцам, снимали с себя нижние юбки и забрасывали на воротную верею: куда юбка повесится лямками, оттуда и сваты приедут. Парни частенько подкарауливали девок, и не раз бывало, что юбки становились их добычей…

Лазили девки в овины и выкидывали из них колосники: сколько захватит колосников, не прибавляя и не убавляя, столько и выбросит каждая на гуменную ладонь: если четное число, то в этом году замуж не выйдет, если нечетное — выйдет…

Выглядывали в зеркале жениха или невесту, а чтоб никто не мешал, запирались в комнате или ждали такого момента, когда в избе никого не было, ставили перед собой на стол зеркальце и, не мигая, до тех пор смотрели в него, пока не померещится чье-то лицо…

А то еще, услышав, что кто-то идет в избу, быстро брались за скобу двери и крепко ее держали, спрашивая: «Кто жених?», или: «Кто невеста?..» И открывали только после ответа…

В стакан с водой опускали кольцо, добавляли несколько капель молока и глядели: если почудится церковь, то, стало быть, вскоре предстоит венчаться, если — крест или гроб, то — умереть…

На сон клали под подушку игральные карты со словами: «Суженый-ряженый, приходи со мной в карты играть!..» Во сне должен явиться он — суженый-ряженый…

Девушки ложились спать не на привычном месте со словами: «На новом месте приснись жених невесте…»

Ни один рождественский сочельник не обходится без какой-нибудь потешной или «страшной» истории. Одна такая история была подстроена тетушкой Ефима Александрой, сестрой матери. Тетушка Александра на всякие шутки-выдумки горазда. Как-то в сочельник, уже в сумерках, пришла она домой с поседок. (В Шаблове, кроме беседок и посиделок, по зимам собирались еще и на поседки. Поседки для пожилых и старых, и собираются на них в любое время: и днем, и вечером.)

Захотелось тетушке Александре погреться на печи, а чтоб никто не мешал ей, вышла на крыльцо, наложила на дверь нацепку снаружи и, обойдя двором, вошла в избу, залезла на печь. Задремала было, но вдруг слышит: в избу входит ее сын Павел с двумя дружками… Прошли они в переднюю и стали там уговариваться, что, как постемнеется, пойдут в овин завораживаться.

Тетушка Александра все это услышала и решила над ними подшутить.

Ребята посидели, не зажигая огня, поговорили и снова вышли, наложив на дверь нацепку.

Дождавшись позднего вечера и одевшись потеплей, тетушка Александра пробралась по глубокому снегу к овину, залезла в припелеток, в небольшое земляное углубление, нашарила там метлу и, выбравшись, притаилась за дверным косяком, стала ждать…

Свои шубные рукавицы она выворотила шерстью наружу. А ждать ей долго не пришлось. Услышав похрустывание, перешептывания, она выглянула осторожно из-за косяка и увидела в начале гуменной ладони озаренных лунным светом троих уговорщиков… Парнишки явно робели и решали, кому идти первому…

Наконец один отделился от них и подошел к дверечкам в овин. Остановился, спустил до колен штаны и стал пятиться, пока не втиснулся в открытые дверечки, и снова замер на самом порожке… Ждет…

Тетушка Александра лохматой рукавицей осторожно притронулась к нему. Парень оробел и дернулся было, но воздержался, не кинулся бежать. Тетушка Александра снова дотронулась осторожно до него лохматой рукавицей и три раза погладила. И только успела руку отвести, как паренек, натягивая на ходу штаны, бросился бежать с криком: «Ой, робят, меня Баба Яга лохматой рукой погладила! Ей-богу! Значит, невеста богатая будет!..»

Вторым пошел сын тетушки Александры. Она погладила его слегка голой рукой. «Ой, а моя невеста будет бедная!..» — подхватился он и убежал к дружкам. Подошел и третий, подпятился… И только шагнул он в овин, как тетушка Александра со всего размаху хлестанула его метлой. Бедняга заорал благим матом: «Ой, ведьма, не тронь меня!» Бросился было наутек, но запутался в штанах, грохнулся в снег и заревел на всю деревню с перепугу… Дружков же его и след простыл! Удрали!

Наутро вся деревня узнала о случившемся. Люди поверили и пожалели беднягу, мол, не надо бы ходить ночью по овинам завораживаться: черт по овинам любит жить!..

И только через год от тетушки Александры узнали, как было дело, и с хохотом не раз пересказывали тот случай…

Эта свадебная пора… Она и Ефимову мать навела на мысли о его женитьбе… Ведь и тут у ее сына было не как у людей!.. Не раз в эти дни она подставала к нему с намеками насчет женитьбы, а как-то, на исходе первой святочной недели, прорвало ее…

Зашла в этот день к ней сестра Александра, и разговор их сам собой сбился все на то же — на свадебное…

Ефим работал в своей комнатушке и не сразу вник в тот разговорец, хоть и хорошо их слышал из-за тесовой переборки. Говорили они о чьей-то свадьбе…

— …И народу-то на свадьбу людно пришло глядеть! — чуть нараспев говорила тетушка Александра. — Пряженики были на столе и всячина! Один сынок-то! Вот — как ваше дело!..

— И невеста-то гожа! — перебила ее мать, видимо торопясь увести разговор от опасного места.

— Ну! Худа ли, сестра! Гожа и невеста! Всяк скажет! И статна, и пригожа, и рукодильна, и домовна!…

— Люди вот устраивают свою жизнь, как лучше… — явно не сестре, а Ефиму сказала мать со вздохом.

— Да и что говорить, сестрица! — вторила ей тетушка Александра. — Две головни и в поле курятся, а одна и на шестке гаснет!

— Не говори-ко, не говори-ко! — снова вздыхала мать.

И тут тетушку Александру так некстати угораздило спросить:

— А ваш-то молодчик, Ефим-то, не надумал еще?.. Никого не приглядел?..