Николай Молчанов - Огюст Бланки

Бланки даже не возвращается из Бордо в Париж. Он начинает свой крестовый поход в Марселе. Здесь 22 сентября ему устраивают ноистине триумфальную встречу. Революционные традиции юга Франции в сочетании с экспансивностью южан получают необычайно сильное выражение. Бланки на руках выносят из вагона. «Это был не энтузиазм, — пишет о встрече одна газета, — а какое-то буйное помешательство». Три открытых экипажа ожидают Бланки и сопровождающих его лиц. Он с трудом уговорил молодых людей, пытавшихся выпрячь лошадей и самим везти коляску, в которой сидел Бланки, воздержаться от их затеи. Толпы, запрудившие улицы, позволили двигаться только очень медленно. А в это время воздух огласили крики: «Да здравствует Бланки! Да здравствует амнистия!» Бланки затем выступил перед толпой, говоря с балкона своим слабым голосом то, что все слушали затаив дыхание:

— Я благодарю за горячий прием, который вы мне оказали. В своей жизни я испытывал только несчастья и страдания. Поэтому не удивляйтесь моему грустному тону. Сейчас я свободен, и поэтому тем более нет необходимости говорить о моей личности. Однако надо говорить о всех тех, кто, подобно мне, находится в заключении и ссылке, многие еще сейчас в Кайенне и Нумеа. Вот их судьба и должна вас волновать...

Далеко не всем удается расслышать слова Бланки, произносимые ослабевшим стариком. Но люди будто чувствуют, что он хочет сказать, и устраивают такую овацию, какой Бланки не встречал никогда в жизни. Вечером тото же дня он председательствует на банкете в его честь. Зал украшен бюстом Республики и его портретом. В последующие дни Бланки буквально осаждают многочисленные делегации. Затем он посещает Ниццу и оказывается на своей родине. Необычайно горячо встречают Бланки в Лионе, где церемонии, встречи превзошли по размаху даже прием в Марселе.

Темы его выступлений отнюдь не сводятся лишь к требованию амнистии. Он занимает четкую политическую позицию по отношению к утвердившейся с трудом республике. Французские буржуазные историки называют это время периодом «победоносной республики». Бланки придерживается другого мнения, и он открыто его выражает.

— Республика, — говорил он в Лионе, — вся целиком захвачена своими смертельными врагами, ибо администрация и судебная система состоит из этих врагов; они командуют ее армией; министерства, палата депутатов, сенат принадлежат им: пет ни одного сенатора, депутата, министра, который был бы искренним республиканцем.

Бланки требует высылки из Франции представителей всех трех французских монархических семейств: Бурбонов, Орлеанов, Бонапартов.

— Если республиканцы не смогут добиться изгнания этих трех монархических заговорщических семейств, если они не сумеют подчинить все вопросы этой задаче, то они совершат самоубийство...

Только в ноябре Бланки возвращается в Париж. Но и здесь несколько раз в неделю он выступает на различных собраниях. Бланки считает, что надо максимально использовать новые легальные возможности для пропаганды своих идей. Повсюду Бланки ощущает не просто успех своих выступлений; он чувствует массовую любовь к нему, что заставляет его вспоминать и пожалеть о прежних долгих годах, десятилетиях одиночества и изоляции...

В Париже, когда Бланки дает себе передышку, отдых от непрерывных выступлений, он встречается только с одним человеком и проводит с ним долгие многочасовые беседы. Этот молодой журналист Габриель Девиль — убежденный марксист, он изучил «Капитал» и активнее всех во Франции пропагандирует его. Правда, Энгельс с огорчением отмечал именно по адресу Девиля, что во Франции «теорией даже вожди владеют еще далеко не в совершенстве». От Девиля главным образом Бланки и приобретает в это время представление о марксизме. Он, конечно, не мог не видеть его все более широкое распространение. Но Бланки почувствовал, что это иной, новый мир, что это идеи не его эпохи. Для него уже, видимо, было просто поздно пытаться совершать глубокую духовную перестройку, и он оставался революционером вчерашнего дня.

Летом 1880 года Бланки снова дает согласие на выдвижение своей кандидатуры в Лионе, в округе Круа-Рус, который был не раз очагом знаменитых рабочих восстаний. Бланки ведет энергичную кампанию и в первом туре получает 5956 голосов, больше любого другого депутата. Но затем он вынужден прервать свою избирательную борьбу, и его объединившиеся противники наносят ему поражение во втором туре. Бланки уехал в Париж в разгар выборов потому, что получил известие о тяжелой болезни своей сестры мадам Барелье. Он уже не застает ее в живых и может лишь проводить сестру на Монпарнасское кладбище...

Если на выборах в Лионе Бланки испытал неудачу, то успехом окончилась борьба, которая стояла в центре его деятельности после освобождения из Клерво: 11 июля 1880 года принимается закон об амнистии коммунаров. Из самых отдаленных уголков земли, куда их сослали, они съезжаются в Париж. 12 июля на Лионском вокзале во главе с Бланки происходит встреча первой группы вернувшихся, среди которых — Рошфор. Бланки продолжает борьбу за укрепление и демократизацию республики. Хотя у него очень ослабел голос, он все равно не прерывает выступлений. Вместе с Рошфором он поехал в Милан на открытие монумента Гарибальди, и Рошфор рассказывал, что о нем уже приходилось «заботиться как о ребенке». Он с трудом двигается, иногда падает от слабости, но все же выступает с речами.

Вернувшись из Италии, Бланки начинает издавать газету «Ни дье, ни мэтр» («Ни бога, ни господина»). Это орган воинствующего антиклерикализма. Бланки придерживается прежней позиции, основанной на приоритете борьбы с религией по сравнению со всеми другими задачами. Практически он, занимая официально пост главного редактора, мало работает в редакции. Силы его иссякают. Тем не менее он еще сумел написать брошюру о необходимости демократической реорганизации армии. Но когда на большом митинге по этому поводу ему надо было сказать речь, он этого уже сделать не смог. Один из товарищей выступал от имени Бланки.

После смерти сестры он поселяется со своим другом Эрнестом Гранже в скромной квартире дома 25 на Итальянском бульваре. Друзья подолгу беседуют. Бланки вдруг вспоминает, как пятьдесят лет назад он был со своей женой в Итальянском театре. Вообще он часто говорит о ней. Эдуарду Вайяну, самому образованному и самому авторитетному из своих учеников, Бланки говорил:

— Величайшее счастье в жизни человека борьбы — быть любимым и знать, что в минуты неуверенности я опасности за тебя бьется верное сердце.

27 декабря Гранже поджидал Бланки, отправившегося выступать на одном собрании. Наконец Бланки, с трудом поднявшийся на пятый этаж, приходит, начинает рассказывать о собрании. Он недоволен тем, что некоторые из его организаторов украсили зал трехцветными флагами. Поэтому ему пришлось, как в 1848 году, произнести речь в защиту красного знамени. Он говорил о том, что трехцветный флаг потерял свой престиж в народной крови, напомнил, что за его складками прячутся палачи «кровавой недели»... Но вдруг речь его становится бессвязной. Гранже внимательно смотрит и замечает, что его друг падает. Он подхватывает его, берет на руки, как ребенка, и укладывает на постель. Бланки потерял способность речи, он неподвижен, его глаза как бы застыли, он никого не узнает. Но еще пять дней он оставался живым. В субботу 1 января 1881 года положение его ухудшается, и в девять часов вечера Бланки умирает.