Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Аллах милостив, он сделает только так, — произнес устад.

— Бог милостив, но царь суров. К великому сожалению, гяур — владелец трона — может пойти против нашего желания и воли всевышнего, — тихо произнес Шамиль.

— Утешься, сын мой, судя по их старанию, они вернут тебе сына, — успокоил учитель тариката.

— Вернут, но его ли? Поистине, я опасаюсь обмана. Арасейскому паче ничего не стоит путем коварства и подкупа подослать другого, сохрани аллах! — Шамиль обратил взоры к небу.

— Опасения имама не лишены основания, от этого захватчика можно ожидать всего, — согласился купец Муса.

— Что же тогда делать? — спросил озадаченно Мухаммед-Тахир.

— Мне кажется, прежде чем начать обмен, надо увидеть Джамалуддина или того, кого выдают за него, — предложил Муса.

— Сказать легко, но как это сделать и кто из тех, кто проникнет туда, может с уверенностью сказать, что это именно он, через шестнадцать лет, если его взяли восьмилетним мальчиком, — сказал Шамиль.

— Не сомневайся, не сомневаюсь и я в том, что в чертах лица его должно сохраниться что-то, унаследованное от родителей, тем более что ты сам говорил, что он был очень похож на мать, — успокоил зятя Джамалуддин-Гусейн.

— Учитель прав, надо послать человека, который знал Джамалуддина в детстве, для того, чтобы убедиться, он это или нет, — предложил купец и добавил: — Все остальное я беру на себя.

В тот же день в Хасав-Юрт из Ведено направились четыре арбы, нагруженные вьюками шерсти, невыделанных бараньих и бычьих шкур. Следом поехали двоюродный брат имама Ибрагим, сын покойного Барты-хана, Салих и купец Муса казикумухский. По прибытии в Хасав-Юрт помощники Мусы занялись своими делами, а сам купец стал связываться с нужными людьми. Ему сообщили, что сын имама действительно прибыл, первую ночь ночевал в крепости, а сегодня с утра переехал в дом к начальнику гарнизона полковнику Сумцову. Особняк его находился среди прочих домишек русских военнослужащих и саклей мирных кумыкских узденей. С одним из этих узденей, двор которого был расположен недалеко от особняка Сумцова, Муса познакомил Салиха и Ибрагима, которые, переодевшись в простые бешметы, остановились у кумыка как кунаки. Они весь день просидели на очаре вместе с хозяином в ожидании, что гость русского начальника покажется на улице, но не дождались. Тогда кумык, возвратившись из разведки, успокоил их, говоря, что надежда не потеряна, что он поможет им увидеть гостей начальника гарнизона вечером, поскольку в честь сына Шамиля полковник Сумцов устраивает гулянье.

— А разве нас пустят туда? — с удивлением спросил Ибрагим.

— Конечно нет, — улыбаясь ответил кумык.

— Как же тогда мы увидим гостей?

— Через окно, подойдем и поглядим.

Сидя у ворот сакли, хозяин вместе с «кунаками» следил за всем, что происходило в доме и возле дома русского начальника. Они видели, как сновали вокруг ординарцы и денщики, как зажглась большая керосиновая лампа, висящая над столом, как подъезжали верхом на лошадях офицеры — гости из близлежащих крепостей, как важно шли под руку с разодетыми женами местные начальники и чиновники.

Когда из дома полковника донеслись звуки фисгармонии, не только «кунаки» кумыка, живущего по соседству, но и случайние прохожие стали подходить и с любопытством заглядывать в открытые окна одноэтажного дома.

Солдаты и ординарцы, продолжавшие суетиться возле крыльца и офицерских коней, не обращали на них никакого внимания. Веселые ротозеи, миролюбивые хасавюртовские парни с лукавыми улыбками разглядывали пышные обнаженные плечи, белые шеи и яркие наряды русских «матушка». Только лица Ибрагима и Салиха не похожи были на зевак. Их зоркие взгляды скользили по офицерам, но, к их огорчению, все молодые офицеры удивительно казались похожими друг на друга.

— Джамалуддин, — вдруг прошептал-Салих.

— Где? — взволнованно спросил Ибрагим.

— Смотри вправо, он только что вошел и встал у дверей рядом со смуглым усатым здоровенным полковником — видимо, грузином.

Ибрагим успел заметить молодого бледнолицего офицера в голубом мундире, которого моментально окружили гости.

— Да, это Джамалуддин, глаза и брови у него точно такие, как у Магомед-Шафи.

Салих, потянув за руку Ибрагима, отошел от окна. За ними последовал кумык — гостеприимный хозяин. Они поспешили к его сакле, где их с нетерпением ждал Муса. В ту же ночь они выехали из Хасав-Юрта, торопясь успокоить и обрадовать Шамиля.

Дарго-Ведено был оживлен, как в дни перед большим походом. Сотенные войска имама во главе с наибами стояли в селе и в окрестностях. В доме Шамиля была необыкновенная суматоха. Празднично разодетые муртазагеты и приближенные имама расхаживали по двору и по дому. Коневоды чистили коней, сбрую, встряхивали дорогие чепраки.

Шамиль отдавал последние распоряжения, стараясь ничего не забыть. Средний сын его Гази-Магомед вместе с женой Каримат и тестем Даниель-беком тоже прибыли накануне. Младший, Магомед-Шафи, жизнерадостный юноша, примеряя на себя, выбирал для Джамалуддина лучшую одежду, самое дорогое оружие, положившись на авторитет щеголя Хаджиява, знатока этого дела.

Управляющий домом и казначей имама Хаджияв был немного грустен. Он знал, что это последние дни его затаенной радости, затаенной от властной, ревнивой жены, которая так и следила за каждым его шагом, когда он приближался к комнатам грузинских княгинь. Он знал, что больше никогда не увидит Нину Баратову, красавицу княжну, которая одним взглядом зажигала его душу и заставляла трепетать, как теплый ветерок молодую листву. Хаджияв открыл свою тайну мудрому и доброму Джамалуддину-Гусейну.

— Что делать, нет сил перебороть себя, тянет меня к этой грузинской девушке, сон потерял, покоя лишился. Попроси имама, пусть разрешит мне взять ее в жены.

— Не разрешит он жениться тебе на христианке. Она не примет ислам и не пойдет за тебя. Я в этом уверен. Не забудь, что она княжна, за ее спиной, несмотря на то что она в неволе, не только Грузия, но и русское государство.

— А как же Шуанат стала женой имама?

— Шуанат — дочь купца, о которой никто не беспокоился, кроме ее близких. К тому же она приняла ислам и по доброй воле согласилась стать женой имама.

— А может быть, и грузинская княжна согласится стать моей женой?

— Ну что же, дай бог, только пусть она скажет об этом сама, — ответил устад.

Но Хаджияв не осмелился предложить красавице Нине руку и сердце. Шутя, посмеиваясь поглядывала на него при встрече недоступная грузинка, и где-то в глубине веселой души рождалось у горца грустное сознание того, что любовь, пришедшая к нему, останется безответной навсегда.

Салих, несмотря на то что числился муртазагетом, занялся своим любимым Кегером. Он подковал коня, расчесал гриву и хвост, приготовил самое дорогое седло, лучший чепрак. Кегер предназначался для дорогого гостя — Джамалуддина, которого Салих нянчил, забавлял. Он помнил, как сын имама катался на Кегере, когда тот еще был жеребенком.