Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Коран запрещает чтение звезд.

— Почему? — спросил астроном.

— Потому что звездочет может сообщить людям то, что скрыто аллахом от остальных. Невежественный, слабоверующий человек подумает, что звездочет знает сокровенное. У невежды может создаться ложное представление о том, что аллах имеет смертных сотоварищей, читающих то, что скрыто от простого глаза.

— А как вы, господин Шамиль, смотрите на это? — спросил астроном.

— Я думаю, что все то, что приносит пользу человечеству, должно быть дозволенным. Всевышний более сведущ в сущности дел земных, — ответил Шамиль и взялся за подзорную трубу.

Перед выездом в Калугу Шамиль сказал Руновскому, что желает проститься с царем, чтобы поблагодарить лично за все заботы и внимание, оказанные им.

Император Александр Николаевич принял Шамиля, долго беседовал с ним о положении дел в Дагестане, обещал весной перевезти его семейство из Темир-Хан-Шуры в Калугу. Когда Шамиль поднялся, царь, отстегнув от своего пояса, подал Шамилю шашку в золотых ножнах.

Беря ее, Шамиль сказал:

— Я скован цепями оказанных мне почестей и милостей. Это незаслуженное возвеличивание окрыляет меня на чужбине, и, клянусь аллахом, сожалею о той вражде к русским, которая сжигала мою душу и туманила разум. Я узнал вас, увидел людей, которым аллах не зря дарует широкие просторы вселенной и лучшие земные блага, ибо только он может справедливо одаривать достойных. Это прекрасное оружие, — Шамиль глянул на шашку, — я сохраню как лучшую память о вечном мире между нами до конца дней моих, но если будет суждено оголить лезвие, оно будет оголено только против врагов России.

Императрица Мария Федоровна преподнесла от себя женам и дочерям имама золотые украшения, осыпанные бриллиантами, а самому Шамилю подарила изумрудные и рубиновые четки. Все драгоценности принял казначей Хаджияв. Он не имел понятия о стоимости бриллиантов. Больше всего остального он оценил маленькую золотую птичку в золотой клеточке, которая, после того как ее заводили ключиком, издавали трели соловья.

Проводы Шамиля превратились в триумфальное шествие. За каретой имама двигалась огромная вереница разных экипажей. Они запрудили привокзальную площадь. Несмотря на морозный ноябрь, массы народа рекой разливались вокруг станции. Шамилю и его спутникам был предоставлен первоклассный вагон.

— О великий аллах, пощади! За что такое испытание или это наказание твое? — шептал он растерянно.

Руновский, обратившись к нему, сказал:

— Шамиль-эфенди, подойдите к окну, попрощайтесь с народом.

Шамиль подошел. Руновский опустил оконную раму. Публика пришла в восторг. В воздух полетели мужские шляпы, взметнулись, взмахивая белыми платочками дамские ручки, послышались прощальные возгласы. Шамиль был растроган до того, что низко опустил голову, приложив руку к груди.

— Прощайте, господин Шамиль! Доброго пути! Счастливой дороги! Да хранит вас господь! Приезжайте к нам еще!

— Что они говорят? — спросил Шамиль Руновского, не поднимая головы.

Когда капитан перевел слова людей, Шамиль сказал:

— Я не могу найти слов для выражения того, что творится в душе моей. Передай им, что никакие успехи и победы в прошлом не приносили мне такой радости, как эта, дарованная сердечным отношением русского народа. Я прибыл сюда покоренным силой оружия, уезжаю отсюда с покоренной душой.

В Калугу прибыли вечером. Встречать гостей вышла вся калужская знать во главе с губернатором и предводителем дворянства Щукиным. Шамиль и его спутники были помещены в гостинице «Кулон» до окончания ремонта и оборудования арендованного дома.

Теперь и гостиница «Кулон», как и «Знаменская» в Петербурге, стала местом всеобщего внимания и сборищ. И здесь у парадного подъезда с утра до ночи теснились толпы калужан, желавших посмотреть на легендарного предводителя горцев Кавказа.

На второй день в доме Щукина был дан бал в честь Шамиля. Здесь имам и его приближенные были представлены любопытным дамам калужского дворянства. Под громкие звуки духового оркестра закружились пары. Шамиль смущенно глядел на обнаженные плечи пышных красавиц, которых мужчины обнимали за талию, кружа в танце.

«Может быть, это их мужья?» — думал, он, успокаивая себя, но он был буквально растерян, когда заметил, как к отдельным женщинам с поклоном подходили разные кавалеры и снова, обняв, начинали танцевать.

Затем всех пригласили к столу. Шамиль почти ничего не ел. Он ограничился куском хлеба и стаканом чая, говоря, что так поздно не привык принимать пищу.

— В зимнее время я ложусь спать в семь-восемь часов вечера, летом — в девять-десять, — сказал он.

После ужина, видя, что гость скучает, хозяин увел его в свой кабинет. Дети, которых еще не уложили спать, опережая друг друга, побежали за ними. Не обращая внимания на отца, они кинулись к Шамилю, вытянув руки. Строгое лицо имама сразу посветлело. Он усадил их на колени и высказал свое сожаление о том, что не предупредил казначея Хаджиява купить подарки для детей.

— Нельзя так! Вы что делаете? Сейчас же идите к себе спать, — выговаривал хозяин, хватая за руки то одного, то другого.

Наконец с помощью нянь детей удалось выдворить из кабинета, где завязалась мирная беседа, очень заинтересовавшая гостя. Из рассказа Щукина Шамиль узнал о том, что его сын Джамалуддин, будучи привезен в Петербург из Ахульго, первый год воспитывался у Щукиных, которые раньше жили в столице. Старший сын Щукина был другом Джамалуддина. Они вместе учились в пажеском корпусе. За обоими мальчиками ухаживала одна няня. Шамиль был очень растроган. Он с нетерпением слушал и ждал, пока Руновский переведет ему слова хозяина.

— Жива ли та женщина, которая заменила на чужбине мать моему сыну? — спросил Шамиль.

— Да, она жива, но уже очень старенькая, я велю позвать ее, — ответил Щукин.

Когда в комнату, опираясь на руку лакея, вошла седая, дряхлая старушка, имам подошел к ней, взял ее руку и приложился губами. Это была вторая женщина после престарелой императрицы, руку которой поцеловал Шамиль. Когда няне сообщили, что перед ней стоит Шамиль, отец ее воспитанника Джамалуддина, старушка прослезилась. Утирая слезы, она сказала:

— Храни тебя господь, сын мой! Унесла безвременно смерть нашего касатика Джамала… До сих пор молюсь за упокой его души, славное было дитятко… Видно, господь лучших забирает, а такие, как я, свет коптят в ожидании часа своего.

На другой день после завтрака, беседуя с Шамилем, Руновский спросил:

— Шамиль-эфенди, как вам понравился бал?

— Он мне не понравился вовсе. — Шамиль вспомнил акт из балета «Пери». — Правда, эти представления были поскромнее, чем в петербургском театре, где напоказ выставили обнаженных танцовщиц и глупого султана, который, выламываясь и прыгая перед обнаженными женщинами, пытался выразить страстные чувства, которые мог выразить словами. А что касается хозяина дома, — продолжал Шамиль, — я остался им очень доволен и проникся уважением к нему, семье и няне за то, что они приютили когда-то моего бедного Джамалуддина.