Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Я сам об этом не раз думал, глядя на Мазай… Весь наш магал боялся ее. Моя орлица двух сыновей заменяла мне. Вай! Вай! Что теперь с ней станет в чужом городе?

— Ничего, не пропадет, — утешал его Юнус.

— Конечно, не пропадет, это же не золотая монета, будет жить у моей сестры. Гульбахор весь дербентский базар в руках держит, она не обидит сироту и другим в обиду не даст.

— Послушай, Мардахай, объясни мне, в какой части города, в каком доме живет твоя сестра?

— Ты что, собираешься туда ехать? — с тревогой спросил старик.

— Специально в гости не поеду, а вот если нашим войскам удастся проникнуть в город, могу зайти, передать от тебя привет сестре и дочери.

— Зачем тебе трудиться, искать дом моей сестры, возьми лучше меня с собой, мы погостим вместе у Гульбахор или у младшей, Сарры.

— Таких, как ты, в поход не берут, на коне не удержишься, если конь поскачет. На осле с тобой не доедешь за год. Я лучше отправлю тебя в Ашильту, к родителям, там тебе будет спокойнее.

— О мой бог! За что сыплешь на голову такие наказания! — взвыл старик и добавил: — Уж лучше оставь меня в этом лесу.

— Боюсь, сбежишь.

— С таким же успехом я могу убежать из Ашильты.

— Там догонят, расстояние до Шуры большое, а здесь рукой подать. Наверное, есть у тебя кунаки в Шуре?

— Как не быть, город торговый.

— Ну вот, сам сознаешься, тем более надо увезти тебя подальше от городов.

— Отправляй хоть на тот свет, воля твоя, — согласился Мардахай, безнадежно махнув рукой…

Юнус говорил о предстоящем походе на Дербент неспроста.

На последнем военном совете, состоявшемся в Чумескенте, имам обещал Гамзат-беку после возвращения из Эндери и Аксая двинуть свой отряд на Дербент, чтобы отвлечь внимание Асланбека кюри-казикумухского от Джар и Белокан. Перед походом на Дербент свою часть добычи, доставшуюся от набега на Кизляр, мюриды отправили в горы. И Юнус отослал вьюк родителям в Ашильту вместе с Мардахаем.

Через владения мехтулинского хана и земли даргинских обществ привел имам своих воинов к белокаменному Дербенту. У высот, где берет начало мощная северная стена древнего городища, он раскинул лагерь. Его лазутчикам удалось проникнуть за стену. Днем они укрылись в развалинах цитадели Нарын-Кала, ночью вышли, спустились в узкие кварталы верхнего Дербента, где в жалких глинобитных хижинах ютились иранлы — персы, переселенные сюда каким-то воинственным царем древнего Ирана.

Перепуганные внезапным появлением горцев жители квартала твердили одно:

— Мы ничего не можем сообщить, потому что не знаем, что творится ниже наших домов.

— У кого можно узнать? — спросил один из разведчиков.

— У старосты магала, — ответил один из жителей и любезно согласился указать дом старосты.

Абас, голова персидского магала, высокий смуглолицый старик, выслушав лазутчиков, сказал:

— У нас найдутся люди, которые введут в город силы вашего имама, минуя северные и южные ворота, но что это вам даст? Та часть города, где расположен многочисленный гарнизон гяуров, зорко охраняется. Множество огромных орудий, стреляющих железными мячами, обращено в три стороны — на север, юг и на горную гряду. Даже на воде стоят их плавучие домики под парусами… Не ходите в город. Я такой же, как и вы, раб аллаха и не хочу, чтоб кровь мусульман проливалась зря.

Разведчики вернулись в свой стан, передали слова старого перса имаму.

Восемь дней простоял Гази-Магомед с войском под северной стеной Дербента. На девятый повернул в сторону Табасарана.

Не жалели табасаранцы ни баранов, ни быков для дорогих гостей.

Знаток шариата мулла Хан-Магомед был назначен главным кадием Табасаранского вилаета.

Осенью, перед началом дождей, набив мешки и хурджины орехами, собранными в табасаранских лесах, имам вернулся со своими мюридами в Чумескент и здесь распустил воинов по домам.

Сам остался на зиму в Гимрах. До наступления холодов в доме Гази-Магомеда сыграли свадьбу. Невесту молодому имаму привезли, как и Шамилю, из Унцукуля. Это была дочь шейха ярагского.

Юнус, вернувшись в Ашильту, нашел своего пленника в тоске и печали. Вечером наедине мать сказала сыну:

— Кого ты прислал нам и для чего, сынок? Не только работать, он даже поесть как следует не может. Другие стараются взять невольников помоложе да посильнее, чтобы в хозяйстве помогали, а с него что толку, сидит целый день нахохлившись, как старый ворон, слова не скажет, а я кормить его должна. Лучше иметь хорошую собаку, чем такого раба, она хоть лаять будет.

— Мама, ты же у меня добрая, зачем оцениваешь человека дешевле собаки, к тому же седобородого старца? Мардахай человек деловой, хороший скупщик и меняла, больше того — он охранник имамовской казны.

— Он охранник казны? Ах, Юнус, избаловала я тебя, все подшучиваешь над старой матерью.

— Я говорю вполне серьезно, нам-то ведь особые охранники не требуются, просто нужен глаз для своих. В доме нашем его будем считать кунаком, а не пленником, учти, он мне очень нужен.

— Хорошо, пусть будет так, как ты сказал. Я готова исполнить все твои желания, один ты у нас… Уйдешь из дома, дом и душа пустеют, возвращаешься — и двор и грудь полнятся радостью, а если бы жена была у тебя да детки, легче было бы нам, старикам.

— Ты хочешь женить меня?

— Пора, сынок, многие в твоем возрасте женаты.

— Невесту еще не подыскал.

— Боже мой, ты же бываешь на свадьбах в своем селе, в соседних аулах, неужели нет такой, которая остановила бы на себе твой глаз?

— Есть такая, только она живет в приморском крае.

— Кумычка?

— Нет, еврейка.

— Боже избавь. Ты что, сынок, в своем уме? Отец ни за что не даст согласия.

— А если она примет ислам?

— Все равно, не нужна нам чужая. Умные люди не на девушку смотрят, а на родителей ее. Большой, богатый род жены становится опорой мужа.

— Я полюбил еврейку, другую не хочу.

— Послушай меня, присмотрись, сравни…

— Смотрел, сравнивал, нет лучше Мазай.

— Теперь мне кое-что становится понятным. Скажи, эта девка случайно не дочь Мардахая?

— Ты не ошиблась, мама.

— О боже! Она, наверное, приворожила тебя, сын мой, я приведу гадалку и ничего не пожалею для того, чтобы освободить тебя от чар нечестивицы.

— Мама, если ты любишь меня, сделай так, чтобы твоя гадалка приворожила Мазай ко мне. Она не любит меня и, наверное, ни за что не согласится выйти за меня замуж. Она убежала от меня из Тарков в Дербент. Потому я был вынужден взять в плен ее отца, в надежде, что она придет за ним.

— Не хочет выходить за тебя? — спросила Залму.

— Да.

— Ах негодница, презренная! Она должна была считать за счастье быть твоей рабой, мыть ноги твои. Убежала от лучшего ашильтинского узденя! Не отпускай Мардахая, пусть придет, опустится к твоим стопам, умоляет.