Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Это я блудница? — Мазай кинулась на тетку и вцепилась ей в волосы.

Мардахай бросился разнимать их.

Ловко работая руками и ногами, взбешенная Мазай вытолкала всех из комнаты и, плюнув вслед, захлопнула дверь.

— Не бойся, отец, — сказала она, обнимая старика, — пусть еще кто-нибудь попробует обидеть тебя. Все это получилось из-за меня, тебе, наверное, досталось. Смалодушничала я вначале, убежала, а потом искала, хотела пойти, но никто не знал, в какую сторону тебя увели. Сколько слез пролила в одиночестве. Никто не приютил, не приласкал меня. Подруги и ребята из хороших семей перестали меня замечать, считая безродной сиротой. Теперь ни за что не покину тебя, пойду за тобой всюду и никому не дам в обиду.

— Знаю, хорошая моя, от семи сыновей отказался бы ради тебя одной, чуть не умер от тоски по тебе, но аллах милостив.

— Не аллах, а худай, — поправила Мазай.

— Какая разница, от названия творец не изменится, — сказал старик.

От тяжелой дороги или от переживаний Мардахай слег. Долго болел. Мазай нежно ухаживала за ним и одновременно занималась торговыми делами. Она выгодно продала овечьи шкуры шорникам, дороже обычных цен сбыла андийские бурки, обменяла масло и брынзу на бязь, бархат, нитки, парчу. За бесценок купила мешок соли и нужное количество керосина и сахара. Была у нее и другая, повседневная забота — каждое утро выгонять на пастбище шесть ослов, а вечером приводить обратно.

Мардахай не поднимался.

— Смотри, доченька, — сказал он ей однажды, — слаб я стал, если умру, все, что купила, и вырученные деньги повезешь в Ашильту. Дом узденя Мугада знают все. То, что приобрела и выручила, принадлежит ему. Есть у Мугада сын — лучший джигит в округе. Если будут оставлять тебя, оставайся. Характер у него хороший, неплохим мужем будет, но только смотри, чтоб все оформили по закону. Соглашайся, они люди приличные, иначе пропадешь одна. Я дал им слово, поклялся.

— Отец, перестань, мне тяжело слушать. Ты обязательно поправишься, мы поедем вместе. Я исполню тогда все, что ты скажешь… Как зовут сына Мугада? — спросила Мазай.

— Юнус.

— Каков он из себя?

— Молодой, очень красивый.

— Это случайно не тот разбойник, который хотел наброситься на меня здесь в прошлом году?

— Нет, — сказал Мардахай неправду, опустив глаза.

В душе он не осуждал Юнуса, веря, что парень и в самом деле хотел тогда пошутить, но он боялся, что дочь заупрямится, откажется ехать к нему.

Старик через два месяца поднялся. Он был еще слаб, но задерживаться не хотел, зная, что Мугад и остальные будут переживать и, может быть, проклинать его, думая, что он обманул их. Однако обстоятельства снова вынудили его остаться. Пожитки он собрал, но надо было продать саклю — не оставлять же ее на произвол…

Покупатели, однако, не находились. Никто из евреев не хотел покупать жилье Мардахая.

Из таркинцев тоже не нашлось желающих поселиться в еврейском магале. К счастью, Мазай отыскала одинокого перса, которому по сходной цене продали они с отцом свою лачугу.

О дне их отъезда никто не знал.

— Не говори никому, — приказал отец дочери, — а то какая-нибудь карга с пустым кувшином перейдет назло дорогу.

Еще не рассвело, когда, готовая в путь, вышла Мазай во двор. К спинам шести ишаков привязала она вьюки и мешки. Седьмого, купленного в Тарках, вывела за уздцы, усадив отца.

Никто не услышал последнего скрипа ворот в доме Мардахая. Чуть посерело небо, кое-где еще светились меркнущие звезды. Одни петухи радостными криками провожали их в дальнюю дорогу.

Поднявшись на окраину Тарков по дороге, ведущей в горы, глянул Мардахай на сонный аул, где прошли его годы. «Что ждет нас впереди?» — с грустью подумал он и, тяжело вздохнув, пришпорил длинноухого рысака.

Юнус, к радости матери, не отлучался из дома, работал в поле, помогал отцу по хозяйству. Чувства его к далекой, однажды увиденной девушке не остывали.

Теперь он думал не только о ней, но и о ее отце Мардахае, который вот уже четыре месяца как ушел вниз с товаром и не возвращался, несмотря на данную клятву.

Он не раз намеревался поехать в Тарки, узнать, что случилось с Мардахаем, но Залму не хотела слышать об этом:

— Бог с ним. Пусть пропадет все, я дала себе слово, что, если ты вернешься из Хунзаха живым, прощу Мардахаю обман, — говорила она.

Но в душе Юнуса вскипала злоба. «Нет, зато я ничего не прощу этого старому еврею, все равно найду его», — говорил он сам себе.

Наступила осень. В одно дождливое утро Залму разбудила сына, говоря:

— Встань, сын мой, посмотри с крыши, у тебя острее глаз, мне кажется, мимо коровьего луга едет Мардахай. Во всяком случае, борода его.

Юнус вскочил, накинув шубу, вышел на крышу.

— Да, мама, это Мардахай, и женщина рядом на осле, платком укрыта, наверное, Мазай.

— Слава аллаху, вернулся, пусть теперь позлятся соседки, а то засмеяли совсем, — говорила Залму, суетясь.

Юнус быстро приоделся, умылся, но встречать не вышел. Если Мардахай и вправду везет дочь свою, он, Юнус, как уважающий себя уздень, не должен этого делать.

А Мардахай уже подъехал к воротам дома Мугада. Обрадованные хозяин и хозяйка помогли ему сойти с ишака, стали втаскивать в дом тюки, узлы, хурджины.

— Что же ты сидишь, сходи, дочь моя, — сказала Залму, обратившись к промокшей девушке, которая, сидя на осле, поглядывала из-под низко опущенного платка на происходившее вокруг.

— Нет, сестра моя, — сказал Мардахай, — и по вашим и по нашим обычаям девушка не должна останавливаться в доме жениха. Отведи ее к своей сестре, пусть пока поживет там.

— Хорошо, — сказала старуха и в душе прониклась уважением к Мардахаю, который строго придерживается адатов.

Мазай отвели в дом сестры Залму.

Весть о возвращении Мардахая с большими тюками, с красавицей дочерью разнеслась по всему аулу. Под всяким предлогом заходили ашильтинки посмотреть на приезжую.

— Ничего не скажешь, хороша и разодета, как ханская дочь, — говорили они.

Мазай не пришлось долго уговаривать — она не задумываясь приняла мусульманство.

— Раз это сделал мой отец, сделаю и я, — ответила девушка на предложение будущей свекрови.

Надо сказать, что Залму осталась довольна и внешностью, и способностями дочери Мардахая.

— Все умеет делать. Всякая работа горит в ее руках, — говорила Залму.

В Юнусе, которого показали невесте через окно, она не узнала горца, пытавшегося напасть на нее в Тарках. Разодетый, стройный молодой человек пришелся ей по душе.

Пышную свадьбу справили в доме Мугада через месяц. Много кунаков съехалось из разных аулов. Удостоили своим вниманием жениха имам Гази-Магомед и его помошник Шамиль.

Маазат, так стали называть Мазай, после того как она стала мусульманкой, была счастлива.