Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Я не ради этого, мама. Кто знает, как сложится судьба. Просто хочется мне, чтобы кто-то продолжал ваш род.

— Спасибо, дочь моя. Дай бог тебе видеть своих детей. — Помолчав немного, Залму добавила: — Такая мысль приходила и мне в голову, но серьезно об этом я не думала, и на примете нет подходящей.

— Вторую жену найти нетрудно…

— Наоборот, дочь моя, как раз трудно бывает вторую подыскать. Вдовушку взять Юнус не захочет, тем более бездетную, с детьми чужими нам не нужна. Люди состоятельные хорошую девушку не дадут в дом, где есть первая жена, а какую-нибудь нищую дурочку, хоть и согласится, мы не возьмем.

— Видишь ли, мама, чтобы женить Юнуса, смотреть на состояние и происхождение невесты не надо. Для нас главное, чтобы она была здоровая, полногрудая, могла народить крепких, породистых детей, а что толку от такой, как Сакинат — твоей племянницы… Худая как жердь, пока слово вымолвит, час пройдет, ветер подует — шатается.

Удивлению Залму не было конца. Если бы Мардахай не был рядом, ни за что бы не поверила она, что Мазай не дочь какого-либо халифа или праправнучка дочери пророка Мухаммеда. «Умей она рожать, цены бы ей не было», — думала Залму, продолжая работать спицами.

— Пока Юнусу ничего не будем говорить, — сказала Маазат. — Начнем почаще вдвоем ходить к реке по воду и присмотрим подходящую, а что касается Юнуса, то разговор с ним я возьму на себя.

С того дня Залму с невесткой каждый день ходили к источнику, где собирались девушки и молодые ашильтянки. Они разглядывали с ног до головы каждую, которая казалась подходящей. Наконец их выбор пал на дебелую Умму, дочь Ханычи, узденки, овдовевшей несколько лет тому назад. Девушке было около двадцати. Никто не сватал ее с тех пор, как кто-то распустил слух о том, что Умму прожорлива. Узнав об этом, она старалась нигде не есть, а если и ела, то только самую малость.

Ханыча переживала, боясь, что единственное чадо останется старой девой.

— Вот эта подходящая, — сказала Маазат свекрови, указывая на Умму, когда девица широким шагом прошла мимо с огромным кувшином на плече.

— Говорят, она обжора, — шепнула Залму невестке.

— Не беда, корова тоже много ест, зато молоко дает и телят приносит, — ответила Маазат.

С того дня Залму зачастила к Ханыче. Уговаривать женщину не пришлось.

— Почему же не выдать в дом таких людей, как вы, за такого мужчину, как твой сын, — польстила Ханыча.

Договор между женщинами состоялся.

— Теперь дело за тобой, — сказала Залму невестке.

Вечером долго возилась Маазат на кухне. Все в доме улеглись.

Юнус ждал жену.

— Ты что же это, думал, не придешь… — шепотом сказал Юнус.

— Что толку с того, что прихожу, — ответила Маазат.

— Я же люблю тебя, вечером домой спешу с очара. Сегодня дал денег отцу твоему, чтоб тафты набрал тебе на платье и платок шелковый купил к празднику.

— Спасибо, хорошо сделал, все это понадобится.

Не стала Маазат в эту ночь заводить разговор, от которого ее бросало в жар. Решила отложить до утра.

Сладко спал Юнус, обняв жену, а Маазат не сомкнула глаз. Когда пропели первые петухи, она разбудила мужа.

— Ты что не спишь? — спросил он.

— Не спится.

— А я еще не насытился сном, — закрывая глаза, сказал Юнус.

— Мне поговорить с тобой нужно.

— Говори, я слушаю.

— Открой глаза, разговор серьезный.

Юнус уставился с удивлением на жену.

— Жениться тебе нужно, — прямо сказала Маазат.

— Мне жениться?

— Да.

— Ты с ума сошла?

— Нет.

— Я женат.

— Этого недостаточно.

— Мне другая не нужна.

— Зато нам нужна.

— Кому это вам? — рассмеявшись, спросил Юнус, притягивая к себе жену, не сомневаясь в том, что она шутит.

— Мне и родителям твоим.

— Ну, допустим, родителям, а то, что тебе нужна другая, не верю.

— Ты прав, не стану таить, мне тяжело будет делить это ложе с другой, но должны у тебя быть дети…

— Дети будут от тебя.

— Навряд ли.

— Вон у Хизри пять лет жена не рожала, на шестой год подарила сына.

— На такое счастье не надеюсь, — с грустью прошептала Маазат.

— Надо уповать на аллаха и верить, — утешал Юнус.

— Около трех лет молила, не теряя надежды… Успокой сердце матери, женись, может, другая родит, а меня будешь любить…

Лицо Юнуса сделалось хмурым.

— Ты серьезно говоришь?

— Какие могут быть шутки в таком деле, и чем я лучше, а ты хуже других? Вон у Кадыра две жены, у Шапи тоже, дружно живут меж собой, каждая по куче детей нарожала, а тебе тем более бог велел, и мне веселее будет с твоими детьми. Буду любить их, как и тебя.

— Ну что ж, я подумаю, — ответил удивленный Юнус.

— Чего думать, ты ведь не теряешь, а приобретаешь…

— Если ты настаиваешь, я согласен.

— Вот и хорошо, мне пора вставать. — Маазат торопилась обрадовать свекровь. Уговорить Мугада ничего не стоило, труднее было с Мардахаем.

Старик взбеленился, стал упрекать родителей Юнуса, что такого уговора между ними не было… Мардахай боялся, что новая жена-ашильтинка, нарожав детей, возьмет в доме все в свои руки после смерти Залму. Маазат успокоила отца:

— Я этого хочу сама, а та, которую мы нашли для Юнуса, похожа на дубовую колоду и никогда не будет любима Юнусом.

— Хорошо, пусть в этом доме лучше будут свадьбы, чем тризны, — сказал Мардахай, смирившись.

Умму засватали. Шелковый платок и тафту, купленную отцом за деньги Юнуса, Маазат отослала в подарок невесте.

Тянуть со свадьбой не стали, решили сыграть до начала поста.

Несмотря на февральскую стужу, съехались друзья Юнуса в назначенный день, заполнили ашильтинцы просторную кунацкую дома Мугала. Весь день плясала молодежь лезгинку под дробь барабана и писк зурны.

Не спала Маазат ночь, готовясь к свадьбе, не присела за весь день, обслуживая гостей, не съела ни крошки в течение суток, только пила. Пила айран, зачерпнув большим ковшом. Пила много, словно хотела залить жар в груди, который усиливался с каждым часом. Не думала она, что чувство ревности воспылает в ней таким огнем. Внешне еще держалась, удивляя любопытных ашильтинок веселостью и гостеприимством, но вот что-то встрепенулось и оборвалось в ее груди, когда привели невесту. Тут не хватило у нее силы выйти к воротам навстречу. Она ушла на кухню, смахнула слезу и вновь появилась с улыбкой на лице.

Еще хуже стало ей, когда шаферы жениха повели любимого мужа в ту комнату, на ту постель, где она познала счастье любви. Застонала Маазат, словно в тугой узел стянула все ее внутренности невидимая рука и готова была вырвать сердце. Корчась от боли, упала она на кухне. Бледность и холодный пот покрыли лицо.

Залму испугалась.

— Мою невестку сглазили, — сказала она, — скорее принесите мочу какого-нибудь ребенка.