Аманда Лир - Дали глазама Аманды

Именно поэтому он одевал меня, как даму, и не любил мои футболки и голубые джинсы. По воскресеньям я сопровождала его на автогонки, наблюдала закулисную жизнь Сильверстоуна, Брендс Хатч, Монако, и вращалась среди автогонщиков. Я трепетала от страха, когда Рикки садился в свою машину, одетый в огнестойкий комбинезон и с шлемом на голове, который я сама выкрасила в черный цвет. Пока он ехал с максимальной скоростью, я томилась в компании его техников. Я не могла понять этого патологического желания разбиться. Сам Рикки не снисходил до того, чтобы точно описать мне свои гоночные ощущения.

Вскоре наша жизнь устроилась. Друзья Рикки время от времени приходили его навестить. Его сестра Путци, захотевшая изменить форму носа с помощью пластической операции, приехала посоветоваться с братом. Они были очень дружны. Когда он уехал по делам, я осталась одна. Я была повергнута в ужас метрдотелем, которого подозревала в занятиях черной магией, и перебралась в Челси. Мои друзья смеялись над Рикки, над его немецким акцентом и невероятной дисциплинированностью, над отсутствием у него фантазии. В самом деле, я понимала, что мы слишком разные для того, чтобы надолго остаться вместе.

Однажды вечером в Трампсе мы встретили наших друзей, ужинавших с Марисой Беренсон. Она видела меня в роскошных туалетах и спросила, кто мой дружок. Она хотела знать, соответствовала ли действительности легенда о его богатстве, и видела ли я его виллу в Сен-Тропезе. Она только что разошлась с одним из сыновей Ротшильда и пока не имела покровителя. После того, как мы с Рикки расстались, она сумела ему понравиться и несколько месяцев пожинала плоды его щедрости.

В апреле Дали уехал из Нью-Йорка в Париж. Я встретилась с ним там. Он похвалил мою элегантность, но заметил, что я несчастлива. Чтобы отвлечь его внимание, я попросила рассказать мне о Нью-Йорке:

— Это полный упадок, — поделился он. — Представляете, они в целях экономии перестали подавать на завтрак вишни в грейпфрутовом соку!

Король-солнце, как всегда, в хорошем настроении, расспросила меня о Рикки. Она никак не могла понять, почему я не влюблена в него, ведь он так щедр со мной. Симон Вейнтроп, деловой человек, с которым Дали подписал несколько контрактов, представил нам певца Майка Брэнта. Он был тогда всеобщим кумиром, и его появление в «Максиме» вызвало ажиотаж. Однако он вел себя очень просто и много рассказывал мне об Израиле.

Несколько дней спустя Вейнтроп подарил Дали беговую лошадь. В воскресенье, когда мы планировали выставить ее на бега, Дали решил, что для этого нужно отправиться в Лонгшамп. Ни он, ни я никогда там не были, но Людовик XIV оказалась знатоком в этой области. Мы должны были выглядеть очень элегантно. Дали заказал себе серожемчужный фрак с цилиндром и отправил меня к мадам Полетт, на авеню Франклин-Рузвельт. Она сшила для меня белый капор с вуалью, украшенный искусственными цветами. Моя шляпка была смешной, но запоминающейся. Я щеголяла шелковой блузой от Сен-Лорана и высокими каблуками. Но увы, несмотря на все это великолепие, я чувствовала себя неловко и не на своем месте. Дали в качестве напутствия похлопал лошадь по холке, поздоровался с Марией Феликс, неотразимой в своей чернобурке, и мы заняли места на трибуне ипподрома, рядом с Жаном Габеном. Он выглядел очень солидно в своей твидовой шляпе. Габен дружески болтал с нами обо всем, кроме лошадей.

Наша лошадь не выиграла. Вообще ее содержание стоило ужасно дорого, и Дали быстро от нее избавился. Нам остались забавные фотографии и капор от мадам Полетт, тоже очень дорогой. Дали решил употребить шляпку в полезных целях и хоть как-то оправдать затраченные на нее деньги. Он водрузил ее на манекен 30-х годов, стоявший в его ателье. Потом он сам стал ее носить и загорал в ней у нашего бассейна. Очень скоро она порвалась в нескольких местах и приобрела плачевный вид.

Рикки с нетерпением ждал меня в Лондоне. Он собирался в первый раз участвовать в автогонках «гран-при» Монте-Карло. Его сестра Путци и их старая гувернантка решили присутствовать на этом событии. Мы остановились в «Эрмитаже». В последний раз я была в Монте-Карло с Дали, он еще потом уплыл на «Микеланджело». Мы выпили по чашечке чая в отеле «де Пари», и Рикки поделился со мной новостями. Улицы Монако были перегорожены, путь автомобилистов отмечен снопами соломы и барьерами. Мы встретили Джекки Стюарта, Эмерсона Фиттипалди. Рикки нервничал, не находил себе места. В полдень он ушел на испытания, и я осталась ждать его в нашей спальне. Когда в дверь постучали, я крикнула: «Входи, дорогой!». Но вместо «дорогого» вошел молодой человек весьма соблазнительной наружности. Это был Франсуа Север, тоже гонщик и друг Рикки. Он оказался нашим соседом. Мы стали ждать Рикки вместе, и я предложила ему чай. Он напомнил мне, что мы несколько раз встречались в Париже в компании Дали, на нескольких вечерах. Он тогда был с Кристин де Карамон. Дали его видимо, изрядно позабавил, и он задал мне несколько вопросов о мэтре. У Франсуа была самая обезоруживающая на свете улыбка. Я нашла его таким соблазнительным, что от его чар меня могло спасти только внезапное появление Рикки. Он не участвовал в завтрашних соревнованиях, вел себя раскованно и флиртовал, улыбаясь. Пришел Рикки, возбужденный приближением гонок, и даже не заметил моего смущения. Он обсуждал с Севером машины, а потом мы отправились выпить кофе в кафе «де Пари», где Путци и ее бой-френд Мим Скала присоединились к нам.

Как всегда накануне гонок, Рикки спал мало. Утром он нервничал и был совсем не в форме. В компании нескольких друзей я наблюдала за гонками с балкона первого этажа нашего отеля. Рикки вышел из гонок через несколько кругов.

Вернувшись в «Эрмитаж», он сказал мне, что так произошло по вине мотора. Мы сели на первый самолет, летевший в Ниццу, не дожидаясь конца гонок. В Лондоне он вернулся к своей работе, врывался в нашу квартиру, как ветер, и, как только мог, возвращался к своим машинам. Я была брошена и до смерти скучала, мне даже не удалось окончить картину, начатую в Париже, где Дали вливал в меня силы. Он мне часто звонил из Кадакеса: жинесты были в цвету, ожидается замечательное лето. Я говорила ему, что ужасно скучаю, что моя тоска никогда не кончится. Я не была создана для того, чтобы сидеть одной в красивой квартире и ничего не делать с утра до вечера. Рикки воспринимал меня как предмет роскоши, и это положение дел меня не удовлетворяло.

В середине июля, когда он вернулся с гонок в Сильверстоун, я сказала ему, что мы должны расстаться. Он ждал этого. «Куда ты пойдешь?» — спросил он. Увы, логика не покинула его даже в этот момент. Я сказала ему, что вернусь в Южный Кенсингтон, в отель «Константин». «Я оплачу твой отель, если ты хочешь, по крайней мере, на первых порах», — уточнил он.