Яков Хелемский - Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых

Я ненавижу смерть.
Я ненавижу смерть.
Любимейшего я уж не услышу…
Мне было б за него и день и ночь молиться:
О жизнь бесценная, умилосердь
Неведомое, чтобы вечно длиться!..

Я ненавижу смерть.

И вдруг возникает какой-то напев,
Как шмель неотвязный гудит, ошалев,
Как хмель оплетает, нет сил разорвать,
И волей-неволей откроешь тетрадь.

От счастья внезапного похолодею.
Кто понял, что белым стихом не владею?
Кто бросил мне этот спасательный круг?
Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.

Их зря обесславил писатель великий
За то, что бедны, холодны, однолики,
Напрасно охаял он «кровь и любовь»,
И «камень и пламень», и вечное «вновь».

Не эти ль созвучья исполнены смысла,
Как некие сакраментальные числа?
А сколько других, что поддержат их честь!
Он, к счастью, ошибся — созвучий не счесть.

Нет несчастней того,
Кто себя самого испугался,
Кто бежал от себя,
Как бегут из горящего дома.
Нет несчастней того,
Кто при жизни с душою расстался,
А кругом — все чужое,
А кругом ему все незнакомо.
Он идет как слепой,
Прежней местности не узнавая.
Он смешался с толпой,
Но страшит суета неживая,
И не те голоса,
Все чужое, чужое, чужое,
Лишь зари полоса
Показалась вечерней душою…

Вы горя пожелали мне,
А счастье на меня обвалом,
Невероятным, небывалым,
Не грезившимся и во сне.
Вы горя пожелали мне,
Чтобы душа моя очнулась,
Чтоб снова к жизни я вернулась,
Не стыла в мертвой тишине.

… … … … … … … … … … … … … …

И продолжалось так полгода.
И эта явь была как сои.
И голос тот, что телефон
Донес мне, был он как свобода
Для смертника. Он мне вернул
Так просто и непостижимо
Театра восхищенный гул,
Тебя — и в гриме, и без грима,
И вдохновение твое,
И то, что был ты гениален,
И то, что бред и забытье
Вся жизнь моя среди развалин
Минувшего. Твой голос был
По-прежнему широк и молод
И многозвучных полон сил,
Не поврежден и не расколот.
Что скрыто от меня самой,
В чем я себе не признавалась,
Вдруг ожило и вдруг сказалось
Сознаньем истины прямой.

О как я счастлива была…

… … … … … … … … … … … … … …

Ждет путь немыслимо большой
Там, за чертой, за крайним краем.
Работай над своей душой,
Покуда мир обозреваем.

Ты держишься — я поняла —
На невидимке-паутинке.
И я слежу из-за угла,
Как ты в неравном поединке
То затрепещешь, то замрешь…

О продержись, о продержись
Хоть день, хоть два, как можно дольше.
Ты знаешь, что такое жизнь?
Дозволь пожить мне, о дозволь же…

С каждым днем на яблоне
Яблоки белее.
А ночами зяблыми
Все черней аллеи.

В полдень небо досиня,
Как весной, прогрето.
Скрыть приметы осени
Умудрилось лето.

Но она, дотошная,
Забирает вожжи.
Петухи оплошные
Запевают позже.

Ты же, лето, досыта
Усладилось медом,
Шло босое пó саду,
Шло озерным бродом.

Встреть же безопасливо
Пору увяданья.
Знаешь ли, как счастливо
Слово «до свиданья».

Снять с души такое бремя
Поздновато.
Перед всеми, перед всеми
Виновата.

Неужели может быть
Жизнь другая?
Можно и меня любить,
Не ругая?..

Всех, кого обидой кровной
Оскорбила,
Всех, пред кем была виновна,
Не забыла.

… … … … … … … … … … … … … …

Хоть графоманство поздних дней
Еще не худшая из маний —
Скажи, что может быть страшней
Придуманных воспоминаний?
Зачем они? Они затем,
Чтоб уцелеть и после смерти,
Чтоб не исчезнуть насовсем…
Ни слову в тех строках не верьте!

… … … … … … … … … … … … … …

Спускаясь в памяти подвал,
Оттуда б брали все, что было.
А там, где памяти провал,
Писали б: «Я забыл», «забыла»…

Перестал человек писать стихи.
Почему?
Потому что ясно стало ему,
Что слово его ничего не значит.

Что хоть стар он, но путь его не начат
И не время его начинать,
А время молчать,
И темно, и пора почивать,
И напрасно тоска неуемная гложет…
Пожалейте, кто может.

Не забывай, певец, о верной лире,
Не дай умолкнуть струнам золотым.
Пускай их звон разносится все шире,
Пусть будет он в веках незаглушим.

Пусть лира славит добрые деянья
И подвиги, не ждущие венца,
Пусть голосом любви и состраданья
Воспламеняет чистые сердца.

И как зима дыханьем ветра злого
Не в силах задержать приход весны,
Так жгучей правоте прямого слова
Ни клевета, ни злоба не страшны.

Над Сербией блещет кривой ятаган
И каркают вóроны, пьяные кровью.
Исхлестанный воздух горяч и багрян.
И ветер разносит рыдание вдовье.

Тиран Абдулла, кровожадный паша,
Пирует в Белграде, победою пьяный.
Ослушников войско во прах сокруша,
Он счастлив богатой подачкой султана.

Замученной Сербии лютый палач
Сидит на резном перламутровом троне.
Шербет, словно кровь непокорных, горяч,
И золото чаши пылает в ладони.

Кругом янычары, что рады и впредь
Разбойничать, лишь бы платили сполна им…
На блюдах дымится обильная снедь,
Струится шербет полноводным Дунаем.

Зловещий подсчет веселит янычар:
По многу ль голов они в битве отсéкли?
Бахвалятся, спорят — чей крепче удар,
Бранятся, хохочут, как дьяволы в пекле.

— Эй, старого Мирко введите-ка в зал!
Его четырех сыновей мы забрали.
Отвагу мятежников он воспевал,
Властителей славу воспеть не пора ли!