Яков Хелемский - Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых

Участники «Магистрали» бывали и дома у Марии Сергеевны. Она слушала их стихи, говорила о них строго, но бережно.

Внимательно слушая и точно оценивая стихи других поэтов, свои же Мария Сергеевна, как правило, читать не любила. Больших трудов стоило добиться от нее, чтобы она прочитала или дала прочитать несколько своих стихотворений. Как большую драгоценность храню я переписанные ею после моих просьб несколько стихотворений, среди них — широко известное ныне «Дальнее дерево» («От зноя воздух недвижим…»), о дереве, не находящем покоя и в тихую погоду. Помню, как поразили меня строки: «Оно бы радо убежать, Да корни глубоки».

Марии Сергеевне я обязан чутким пониманием и ободрением. Каждая встреча с ней — это была не только оценка стихотворений, но большой разговор о поэзии, встреча с русским языком в его корневой основе. Теперь могу покаяться: заметив, что Мария Сергеевна увлечена разговором, я старался незаметно для нее записывать наиболее замечательные ее высказывания, хотя лучше меня справился бы с этим магнитофон: записывать надо было бы все подряд. Каждое ее слово мы старались вобрать в себя, буквально в плоть и кровь. И к концу встречи было такое ощущение, как после целого дня напряженной творческой работы. Она прямо-таки излучала какую-то радиоактивную энергию, которая требовала столь же радиоактивной реакции.

И как она умела радоваться удачам своих товарищей, особенно молодых, как умела их окрылять! И как старалась достойно проводить в последний путь своих сверстников. В этих случаях она не только нарушала свое затворничество, но заботилась о том, чтобы о них сказано было должное слово. Помню, как просила она меня сказать это слово при проводах Веры Звягинцевой, Клары Арсеневой…

Щедрая душой, Мария Сергеевна не была безразлично добренькой. Как бы ни было знаменито то или иное имя, если оно было ей не дорого, не близко, то она говорила спокойно и безразлично: «Это не мой поэт». В литературе она выбирала душевно родственное себе.

Вспоминаю отдельные имена. Прежде всего — драматурга А. Н. Островского. Высоко ценила А. Ахматову, М. Цветаеву, М. Волошина, Б. Пастернака.

О чувстве языка у Марии Сергеевны можно было бы рассказать очень много. Ограничусь одним личным примером. В двенадцатом номере «Юности» за 1956 г. было опубликовано мое стихотворение «Я тебя другой хотел бы видеть». Мария Сергеевна обращает мое внимание на строку «Не хочу совсем тебя обидеть» и говорит, примерно, следующее: «Значит, совсем обидеть не хотите? А все же обижаете? Здесь надо было сказать не „совсем“, а „вовсе“», — с некоторым даже раздражением сказала Мария Сергеевна, как бы с обидой за язык, который она так любила и чувствовала. Мне стало совестно, что я сам не сумел заметить досадной неточности. А как-то в разговоре я употребил слово «языкóвая». Мария Сергеевна с досадой говорит: «Запомните: это колбаса есть такая — языкóвая, а о языке надо говорить — языковáя». Вспоминается, как Марину Цветаеву раздражало употребление слова «обязательно» в смысле слова «непременно».

Как и многие другие, бесконечно обязан я Марии Сергеевне ненавязчивыми уроками языка, художественного вкуса, такта.

Как и многих других, привлекала и меня Мария Сергеевна к переводу стихотворений любимцев своих — того же С. Галкина, Маро Маркарян. По личному опыту скажу, что была она образцовым редактором — точным, предельно внимательным к слову, но ничего не навязывала, только советовала.

Кровью сердца написанные стихи М. С. Петровых отзываются постоянной и бесконечной болью в душе. Для очень многих она была олицетворением чистоты, подлинности, благородства.

О широте творческих интересов М. Петровых говорит ее дружба с такими замечательными учеными, как Н. Гудзий, В. Адмони.

Свои несколько отрывочные воспоминания разрешу себе закончить стихотворением, посвященным дорогому мне поэту и человеку. Надеюсь на то, что оно доскажет невысказанное прозой.

Так просто, рядом, прочно на земле и высоко в небесах одновременно. Кажется, близко лежит, легко додуматься, но в том-то и секрет… Именно эти стихи Марии Петровых попались мне первыми на глаза. И уже потом:

Или:

Или:

Поразили в ее стихах выстраданность и непоколебимость чувства, спаянность и отточенность строк, безукоризненный музыкальный слух.

«Дальнее дерево» я впервые увидела у своих знакомых. Взяла почитать. «Только осторожно, — сказали мне, — листы плохо сшиты». Очевидно, это относилось ко всему тиражу, потому что листы плохо держались и в книге, подаренной мне через несколько лет Марией Сергеевной.

* * *

…В годы учебы в Литературном институте имени Горького (училась я на заочном отделении) многие мои сокурсники посещали «великих». За бесконечными студенческими чаепитиями проскальзывали «между прочим» то подробное описание обстановки в квартире поэтессы А., то рассказ о встрече в дружеском кругу с поэтом Е. Мария Петровых в списках «великих» не значилась. И в институте о ней говорили редко. Разве что однажды ее имя было упомянуто на семинаре по русской советской литературе — вслед за именем Арсения Тарковского — среди поэтов, поздно получивших признание.