Чарльз Тейер - Медведи в икре

— Я работая на мистера Пейджа семь лет. Затем он уезжать. Работая мистер Эдвардс шесть лет. Он уезжать. Работая миссис Уильямс десять лет. Она уезжать. Нехорошо так. Янг любить постоянная работа — не меняйся вся время.

Итак, я передал Янгу каталог «Сирс и Робак» с многочисленными цветными иллюстрациями для каждого вида кухонных инструментов, о которых только может мечтать повар.

— Просто выбери, что тебе покажется нужным, и я закажу это.

Прошло два или три дня, и Янг ничего не говорил о новых кастрюлях. Я напомнил ему, что лучше заказать то, в чем он нуждается. Янг задумался довольно надолго. Затем развел руки на добрых три фута и сказал:

— Может, хозяин купит мне большой нож?

Я купил самое большое из того, что смог найти в Берлине и что больше всего напоминало меч, и Янг остался доволен. Большой нож с тех пор сопровождал нас вокруг земного шара на протяжении большей части из десяти лет.

Не сетуя на оснащение кухни и не обзывая его хламом, Янг умел готовить самую лучшую еду, которая когда-нибудь была в моем собственном доме. Его особым блюдом являлся «карри», который он готовил в нескольких разновидностях. Были среди них «десять карри», который состоял из риса и вымоченных в соусе кусочков курицы, окруженных десятью деликатесами начиная с ростков бамбука и кончая арахисовыми орешками. Был и «пятнадцать карри» с пятнадцатью маленькими гарнирами и, наконец, даже экстра-специальный-супер карри — «двадцать пять карри» с двадцатью пятью сортами корешков, ростков, орехов и пряностей, окружавшим куриное мясо и рис.

Еще одним блюдом, с которым меня познакомил Янг, стало его «тысячелетнее яйцо», которое он привез мне в подарок из Харбина в одной из своих маленьких плетеных корзиночек. Яйца хранились в толстой упаковке из сухой глины, в которой они, как принято считать, были приготовлены тысячу лет назад. Однажды, когда гостей рядом не было, Янг в разговоре со мной допустил, что яйцам, может, и не тысяча лет.

— Быть может, лишь две-три сотни лет, — сказал он, подмигнув.

Когда по Берлину поползли слухи о тысячелетних яйцах, все поспешили в мой полуподвал. Но мой Янг был скуповат, и самые изысканные деликатесы готовил только тогда, когда я был один. Единственное исключение мы сделали, когда советник посольства Прентис Гилберт [157] Прентис Бэйли Гилберт (Prentiss Bailey Gilbert) (1884–1939), умер в Берлине в результате сердечного приступа. попросил меня лишь дать ему попробовать блюдо:

— Тридцать лет я описывал его вкус на скучнейших званых обедах, и мне просто хочется понять, насколько близко к правде то, что я рассказывал.

На самом деле, на вкус тысячелетнее яйцо было таким же, как и сваренные вкрутую свежеснесенные яйца — и не более того. Прентису Гилберту пришлось признать, что его описание имело с этим вкусом мало общего.

Но была одна проблема в готовке, которая совершенно не трогала Янга. Речь идет о том, как открывать европейские устрицы. Вскоре после приезда он купил несколько устриц для одного званого обеда. Я находился в жилой комнате, где брал урок немецкого языка у одного устрашающего вида бородатого профессора из Берлинского университета. Вдруг до меня донеслась серия звуков с кухни, которые звучали так, словно Янг носился на мотоцикле вокруг китайского туалета. Я попытался не обращать на звуки внимания, но через несколько минут Янг сам заявился к нам в комнату с лицом, покрытым испариной.

— Хозяин, устрицы не открывайся — ошень извиняйся.

— Не глупи, Янг. Конечно, они откроются, если ты знаешь, как это делать. Я покажу тебе.

Я пошел на кухню, взял большой нож и начал колдовать над устрицами сам. Нож сломался, но устрица оставалась закрытой.

— Чертова нацистская сталь, — посетовал я и пошел к машине, чтобы взять ящик с инструментами.

Я выбрал острую отвертку и снова напал на устрицу. Отвертка выскользнула и поранила мне большой палец. Я зажал устрицу клещами и попытался снова.

Число используемых инструментов все росло, а кровь из моего пальца уже забрызгала всю кухню. Янг стоял с невозмутимым видом, скрестив руки на своем толстом животе. В конце концов и его терпение лопнуло, и он ушел в комнату:

— Профессор, вы можете открыть устрицы?

В тот вечер на первую перемену у нас было консоме.

Янг пробыл в Берлине уже около шести месяцев, когда меня направили в Вашингтон. Утром за завтраком я сообщил ему эту новость.

Он помолчал минутку, а затем спросил:

— Хозяин, как мы едем в Америку?

— Мы поедем на корабле, конечно.

Еще одна пауза.

— Большой корабль, хозяин, или маленький корабль?

— Большой корабль, — ответил я. — Это займет всего шесть дней.

И снова Янг задумался, но уже надолго. Затем он недовольно сморщился и промолвил:

— Хозяин, может быть, вы ехать на корабле и посылать Янг на поезде. Может, поезд в Америку дешевле.

Я взял карандаш, большой лист бумаги и попытался объяснить географические сложности, вытекавшие из его предложения. Он, вероятно, никогда не видел карты и, очевидно, не понял ничего из того, что я сказал. Но он понял, что идея с поездом по каким-то причинам неосуществима и с сожалением смирился с мыслью о корабле.

И только когда мы пробыли день в путешествии по морю, я понял, что его беспокоило. Он сказал, что однажды плавал на корабле по Желтому морю и ему очень не понравилось. Каюта Янга находилась в глубине корабля, и когда он не появился в первое же утро нашего морского путешествия, я спустился вниз, чтобы посмотреть, как он там. Янг лежал на своей койке.

— Хозяин, я хотеть вниз, — заныл он. — Пожалуйста, хозяин, дозвольте мне идти вниз.

— Но, Янг, ты и так в самом низу корабля. Если ты пойдешь ниже, то придешь на днище. Поднимись на палубу и подыши свежим воздухом.

— Нет, хозяин. Я хотеть идти вниз, — продолжал завывать он.

Я все-таки вытащил его из койки и помог подняться на палубу.

— Пожалуйста, хозяин, пустите меня вниз, — продолжал он скулить, ковыляя за мной.

Все же мы вышли на кормовую палубу, и Янг озадаченно огляделся кругом. Он посмотрел на море направо, затем налево. Затем он подошел к перилам, посмотрел вперед и затем вниз на бурлящее море.

— Хозяин, — он был почти в слезах, — хозяин, здесь нет места, откуда я могу идти вниз?

Наконец я понял, что он имел в виду.

— Извини, Янг, извини, пожалуйста. Но первое место, где ты сможешь сойти вниз с корабля, будет Нью-Йорк через четыре дня. Сейчас ложись на палубу и привыкай.

Он лег, но так и не привык.

Через несколько дней мы прибыли в Вашингтон. Когда мы ехали на такси с вокзала «Юнион стейшн», Янг растерянно глядел на незнакомые виды. Вдруг он поймал взгляд цветного на тротуаре:

— Смотрите, хозяин, смотрите! — возбужденно закричал он. — Человек весь черный! — И чтобы объяснить мне это, он показал пальцем на свою желтую щеку.