Борис Вронский - На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

29-го, как обычно, мы отправились в маршрут, а Михаил Петрович, перебросив наши вещи и установив палатку на очередном условленном месте, поехал к своему лабазу.

Рано утром 30-го, «когда еще черти на кулачках не бились», раздался звон бубенчиков и к палатке подъехал Михаил Петрович, привезший почти целую нарту мяса. Это было большим подспорьем в питании нашей основной группы, живущей на Знатном, которое пока слишком однообразно. Мы-то благодаря Михаилу Петровичу каждый день едим «куропашек» и вполне довольны.

30 апреля вечером, основательно назябшие, мы приехали на Знатный. Погода, несмотря на кажущуюся ласковость и обилие солнца, которое в затишных местах начинает заметно пригревать, очень коварна, и при быстрой езде морозец с ветерком дают себя чувствовать. Ехали весело. По дороге не раз встречались куропаточьи стайки, приходилось то и дело соскакивать с нарт. Мазали мы отчаянно, но тем не менее привезли с собой десятка полтора куропаток.

Наше прибытие было встречено с шумным восторгом. В палатках уже царило предпраздничное оживление: все успели помыться в импровизированной бане, наспех сооруженной в большой палатке. Ребята прифрантились, приоделись, и пришедшая ко мне делегация довольно прозрачно намекнула, что не мешало бы «разговеться». В этом отказано не было. Вскоре в воздухе зазвенели украинские песни. Большинство наших рабочих — украинцы: Пилипенко, Петренко, Кириченко, Жмурко, Глуханюк, Бондарь… Все они обладают хорошими голосами, а некоторые — даже исключительно хорошими.

Мы выпили малую толику вкупе с Михаилом Петровичем и попросили его в свою очередь спеть нам что-нибудь на тунгусском языке. Он с удовольствием согласился. И вот в воздухе зазвучала своеобразная мелодия, тоскливая и заунывная, состоящая из двух перемежающихся нот, однако не лишенная некоторой приятности. Он спел нам несколько тунгусских песен, а затем, разойдясь, пропел еще якутскую, которая для наших неискушенных ушей показалась точной копией предыдущих. Так песнями закончили мы канун 1 Мая.

Утро пришло яркое, сверкающее, но какой иронией звучали здесь слова поэта: «Славьте веселое первое мая, солнечный праздник любви и цветов». Вокруг расстилалась ослепительная пелена нетронутого снега, и только на верхушках далеких гор кое-где чернели проталины. До цветов было еще очень далеко: в лучшем случае в начале июня появятся эти первые вестники наступающей весны. Пока же вокруг лежало спящее царство закованной в ледяные доспехи природы.

Днем нас посетили многочисленные гости. Возвращавшиеся домой каюры шаталовской партии торопились изо всех сил, чтобы добраться до нас к 1 Мая. Партия Шаталова благополучно доехала до места весновки, все у нее в порядке. Об этом писал и Шаталов в присланной записке. Приняли мы гостей как следует, хорошенько их угостили, и они уехали от нас чрезвычайно довольные. Их бригадир — молодой, красивый, хорошо говоривший по-русски тунгус Зыбин долго жал мне на прощание руку, несчетное число раз повторяя:

— Спасибо, начальник, очень спасибо, однако Советская власть очень хорошая и Первое мая очень хорошее, очень спасибо, начальник.

Гости уехали. Теперь мы уже окончательно отрезаны от всего мира. С Зыбиным я послал в управление короткую докладную записку, в которой сообщал, что, судя по предварительным данным, угленосная свита распространена на значительно большей площади, нежели предполагалось ранее. Главного геолога Д. В. Вознесенского я просил начать подготовку к организации здесь осенью разведочных работ на уголь.

Нас очень удручала исключительная организованность многочисленных куропаточьих стай, обитавших в устье Аркагалы. Несколько раз мы пытались делать коллективные охотничьи вылазки и каждый раз терпели неудачу. Предупреждаемые криками своих бдительных дозорных, сидящих на вершинах деревьев, куропатки успевали заблаговременно отойти к лесистому мысу и скрыться в его густых зарослях, где они были в безопасности. Надо было что-то предпринимать — нас одолевала тоска по свежему мясу. Тщательно проанализировав обстановку, мы остановились на варианте, который сулил несомненный успех.

Из имевшихся у нас простынь и кусков бязи мы смастерили нечто похожее на белые маскировочные халаты и, мобилизовав все наше дробовое оружие — целых шесть ружей, отправились в поход. В халаты были обряжены обладатели дробового оружия, остальные шли в обычной одежде — черных брюках и телогрейках. Эту группу загонщиков, резко выделявшуюся на снежном фоне, мы направили вперед по нартовой дороге. Остальные, приотстав, свернули в сторону.

Громкие крики бдительных дозорных возвестили основной массе куропаточьего населения, что враг замечен, но что он еще далеко и прямой угрозы пока нет. Дозорные устремили все свое внимание на медленно идущую по дороге труппу, А в это время вторая группа, одетая в белые маскировочные халаты, тяжело дыша и обливаясь потом, медленно по-пластунски подползала к границе леса, куда обычно устремлялись потревоженные куропатки.

Было тихое морозное утро. Солнце огненным шаром только-только поднялось над залесенными вершинами пологих сопок, окрасив поверхность снега в розоватый оттенок. Было не менее двадцати – двадцати пяти градусов мороза. Смерзшийся за ночь наст легко держал человека.

Подползшие охотники разместились на опушке среди кустов и, зябко поеживаясь, стали ожидать дальнейшего развития событий.

Вокруг царила неподвижная тишина. Слышалось только дыхание охотников, да доносилась издали перекличка куропаточьих дозорных. Покрытые тонкой пленкой инея, стояли неподвижно кусты и деревья, отливая розовым искристым отсветом в лучах восходящего солнца.

Внезапно в настроении дозорных произошла резкая перемена. Редкие оклики перешли в непрерывный, полный тревоги гомон — это наши загонщики пошли в наступление. Они шли медленно, чтобы не спугнуть куропаток преждевременно и не поднять их «на крыло».

Скоро мы увидели огромную стаю куропаток, постепенно приближавшуюся к опушке леса. Разбившись на отдельные группы, то быстро перебегая, то останавливаясь на короткое время, подпрыгивая и поклевывая почки, они подходили все ближе и ближе к затаившимся в кустах охотникам. Чувствуя себя в сравнительной безопасности, они шли густой беспорядочной кучей, и внезапно раздавшийся залп из шести ружей произвел среди них огромное опустошение.

Половина из нас была вооружена двустволками, и это дало возможность дать повторный залп по взлетевшим после выстрелов птицам. Мы поздравили друг друга с блестящей удачей и стали собирать трофеи.

На месте осталось двадцать три куропатки. Подсчитывая добычу, мы обратили внимание на то, что среди обычных белых куропаток четыре экземпляра оказались окрашенными в тончайший нежно-розовый цвет. Это было поразительное зрелище. По внешнему виду, размерам и другим признакам это были нормальные белые куропатки, и только изумительная, чуть розоватая окраска резко отличала их от снежно-белого оперения их сотоварищей. Мы как завороженные смотрели на эту чудесную игру нежнейших красок.