Жан-Батист-Антуан-Марселен де Марбо - Мемуары генерала барона де Марбо

Это сражение, одновременно ужасное и величественное, проходило под сумрачным небом и освещалось только слабым светом нарождающейся луны. Крики сражающихся заглушались лязгом железа, издаваемым тысячами касок и кирас под ударами тяжелых палашей, высекающих множество искр… И австрийцы, и французы хотели остаться хозяевами поля боя. С двух сторон проявлялось одинаковое мужество и упорство. Но солдаты разных сторон были по-разному защищены: у австрийцев железом была прикрыта только грудь, а спина оставалась уязвимой, тогда как французские кавалеристы были защищены и спереди, и сзади. Не опасаясь ударов сзади, они наносили их австрийцам, раня и убивая множество врагов, неся при этом малые потери. Эта неравная битва длилась несколько минут. Затем число убитых и раненых австрийцев стало таким большим, что, несмотря на всю свою храбрость, они были вынуждены уступить поле боя. Развернув своих лошадей, чтобы отступать, они еще больше поняли, как плохо не иметь кирасы сзади — битва превратилась в бойню… Наши кирасиры преследовали врага, рубили его палашами по спине. На расстоянии полулье земля была усеяна мертвыми и ранеными австрийскими кирасирами. Мало кто уцелел бы, если бы наши не остановили преследование, чтобы атаковать несколько батальонов венгерских гренадеров, которые были смяты и почти полностью захвачены в плен.

Это сражение окончательно решило давно обсуждаемый вопрос о необходимости двойной кирасы, так как среди раненых на одного француза приходилось восемь австрийцев, а среди убитых — тринадцать австрийцев на одного француза!

После этого ужасного сражения неприятель уже не мог сопротивляться и в самом большом беспорядке отступал. Преследование велось так плотно, что по дороге побежденные бежали вперемежку с победителями. Маршал Ланн предложил императору воспользоваться отступлением австрийцев, чтобы полностью покончить с их армией, прижав ее к Дунаю и войдя на ее плечах в Ратисбонн. Но другие маршалы возразили, что мы еще в 3 лье от этого места, что наша пехота выдохлась и что опасно вести ночной бой с неприятелем, который только что показал столь много решимости. Император приказал прекратить преследование, и армия стала лагерем на равнине. Австрийцы признались, что потеряли 5 тысяч убитыми, двенадцать знамен и 16 пушек, 15 тысяч солдат попали в плен. У нас же они убили 1500 человек и нескольких взяли в плен. Неприятель отступал в таком беспорядке, что ночью один из австрийских кавалерийских полков плутал вокруг наших лагерей в поисках пути к отступлению, и полковник Гёэнёк, посланный с донесением, наткнулся на эту часть. Его схватили, но австрийский командир ему сказал: «Вы стали моим пленником, а теперь я буду вашим!»… И вскоре Гёэнёк вернулся со сдавшимся ему австрийским полком. Этот эпизод очень позабавил императора.

Вы понимаете, что после такой победы в лагере французской армии было много захваченных лошадей. За несколько луидоров я купил трех прекрасных животных, полностью обеспечив себя ими на эту кампанию. Я бросил двух своих прежних, плохих лошадей и отправил вюртембержцам лошадь, которую они мне одолжили.

Император ранен под Ратисбонном. — Мы с Лабедуайером первыми идем на приступ и проникаем в город

Эрцгерцог Карл воспользовался ночной темнотой, чтобы дойти до Ратисбонна [68] Ратисбонн — принятое во французских источниках название баварского города Регенсбург. (Прим. ред.) и переправить по мосту через Дунай обозы и лучшую часть своих войск. Тогда все поняли, насколько предусмотрительным оказался император, когда в самом начале кампании приказал Даву, идущему из Гамбурга и Ганновера, чтобы собраться большой армией на правом берегу Дуная у Аугсбурга, обязательно захватить Ратисбонн и его мост и оставить там полк. Даву разместил там 65-й линейный под командованием своего родственника полковника Кутара, желая дать тому возможность отличиться, хорошо организовав защиту. Но Кутар не смог удержать город и после нескольких часов сражений сдал Ратисбонн австрийцам. После нашей победы под Экмюлем мост помог австрийцам отступить, иначе им пришлось бы сложить оружие. В договоре о капитуляции полковник Кутар оговорил, что только он и офицеры 65-го полка отправлялись обратно во Францию. После этого император издал приказ, что, если военная часть будет вынуждена капитулировать, офицеры должны разделить участь своих солдат, что должно было заставить их лучше сопротивляться врагу.

Император не мог идти к Вене, не взяв снова Ратисбонн. Он опасался, что, как только он двинется дальше, эрцгерцог Карл переведет здесь свои войска на правый берег Дуная и нападет на нашу армию сзади. Городом надо было овладеть любой ценой.

Эту трудную задачу поручили маршалу Ланну. У неприятеля в Ратисбонне было 6 тысяч человек. По мосту к нему могли подойти большие подкрепления. На крепостном валу было установлено много артиллерийских орудий, на бруствере размещалась пехота. Фортификации Ратисбонна были старыми и плохими, во рвах не было воды. В них выращивали овощи. Такой защиты было недостаточно, чтобы выдержать организованную по всем правилам осаду, но прямую атаку город выдержать мог, тем более что у гарнизона была постоянная связь с 80-тысячной армией. Чтобы проникнуть в город, надо было с лестницами спуститься в глубокий ров, преодолеть его под огнем неприятеля, взобраться на стену, фланкируемую согласованным артиллерийским огнем.

Император спешился и установил свой наблюдательный пункт на небольшом холме, расположенном на расстоянии близкого пушечного выстрела от города. У городских ворот, прикрывавших дорогу, ведущую в сторону Штраубинга, он заметил дом, который по недосмотру примыкал прямо к городской стене. Он приказал выдвинуть вперед 12-дюймовые пушки и резервные гаубицы и сосредоточить весь огонь на этом доме. Разрушенный дом мог частично заполнить ров, образуя своего рода насыпь, по которой наши войска могли устремиться на штурм.

Артиллерия принялась выполнять приказание, а маршал Ланн подвел дивизию Морана к широкой дороге, огибающей город. Чтобы до атаки укрыть войска от неприятельского огня, он разместил их за огромным каменным амбаром, который по воле счастливого случая оказался в этом месте. Телеги с лестницами, собранными в соседних деревнях, тоже свезли в это место, где их не доставали снаряды, в большом количестве выпускаемые австрийцами.

Пока все готовилось к штурму, маршал Ланн отправился к императору за последними распоряжениями. Они разговаривали, когда пуля, выпущенная, вероятно, с городского укрепления из дальнобойного карабина, которыми пользовались тирольцы [69] Тирольцами Марбо называет австрийских егерей, вооруженных егерскими карабинами и штуцерами образца 1807 г. Во время кампании 1809 года у австрийцев имелось девять полевых егерских батальонов, однако служили в них не только уроженцы Тироля (так, например, первые четыре батальона комплектовались в Богемии, а пятый и шестой — в Моравии). (Прим. ред.) , попала императору в голень правой ноги. Внезапная боль была такой сильной, что император не смог устоять на ногах и должен был опереться на маршала Ланна. Прибежал доктор Ларрей, осмотрел рану: она оказалась легкой. Если бы рана была тяжелой и потребовалось бы хирургическое вмешательство, в тот момент это сочли бы большим несчастьем для Франции, но, возможно, это спасло бы страну от многих дальнейших потрясений…