Энтони Саммерс - Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Мэрилин разразилась потоком жалоб. Она сказала, что ей не нравится ее роль в картине, хотя раньше заявляла, что сценарий «Займемся любовью» — самый лучший из всех, что попадались ей прежде. Еще она говорила, что от своей репетиторши Паулы Страсберг не видит никакой пользы, потому что та чрезмерно много внимания уделяет собственной дочери Сьюзен. Так психиатр Гринсон взял на себя роль «оказывающего поддержку наставника по актерскому мастерству».

Мэрилин сказала врачу о своей хронической бессоннице, чем и объяснила применение лекарств, увлечение которыми доктор посчитал чрезмерным. Новая пациентка не преминула посетовать на своих терапевтов. В ходе беседы выяснилось, что она, желая получить нужное лекарство, бегала от одного доктора к другому. Гринсон понял, что Мэрилин этими визитами настраивала их друг против друга. Она поразила Гринсона своими познаниями по части лекарств и напугала той мешаниной медикаментозных средств, которую принимала за один раз.

В частной беседе разгневанный доктор Гринсон на чем свет ругал «глупых врачей», которые поддевались на льстивые увещевания Мэрилин. Он предпринял попытку добиться от нее согласия ходить только к одному терапевту, настоятельно потребовал от нее прекращения внутривенного введения лекарств и особенно воспротивился дальнейшему применению демерола, который при привыкании становился крайне опасным.

Побеседовав с докторами, которых навещала Мэрилин, Гринсон пришел к выводу, что, «несмотря на тот факт, что у нее, казалось, выработалось привыкание, обычного привыкания не наблюдалось». Мэрилин производила впечатление человека, который по собственному желанию мог отказаться от тех или иных средств. При этом признаков абстиненции не было. Но врачи не скрыли от него опасения, что Мэрилин уже находится на пути к привыканию.

Стремясь отучить Мэрилин от злоупотребления медикаментами, Гринсон одновременно пытался научить ее искусству сна. Это была тяжелая борьба. Однажды, зайдя к ней в отель, он обнаружил Мэрилин, «умолявшую сделать ей внутривенную инъекцию натриевого пентатала или амитала, — и это несмотря на то, что накануне она проспала четырнадцать часов».

«Я сказал ей, — писал психиатр, — что она уже получила столько лекарства, что этого количества хватило бы уложить спать пятерых людей. Причина того, что она не спит, состояла в том, что она боится уснуть. Я пообещал ей, что она будет засыпать после меньшей дозы препаратов, если осознает, что борется со сном и одновременно пытается найти иную форму забытья, отличную от сна».

Доктору Гринсону приходилось выслушивать «ядовитые замечания» Мэрилин в адрес Артура Миллера. Она утверждала, что ее муж был «холоден и неотзывчив» на ее проблемы, что его привлекали другие женщины и он находился под сильным влиянием своей матери. Она обвиняла Миллера в том, что тот мало внимания уделял отцу и не был «мил» с детьми. Она уверяла Гринсона, что Миллер расскажет ему иную историю, и просила не верить мужу.

Гринсон встретился с Миллером и увидел, что тот «был очень заинтересован в том, чтобы помочь своей жене, и искренне беспокоился за нее, хотя время от времени он начинал сердиться и проявлял нежелание сотрудничать». Психиатр чувствовал, что отношение Миллера к ней походило на «отношение отца, который сделал больше, чем большинство отцов способно сделать, и терпение его стремительно приближается к концу». Он сказал Миллеру, что Мэрилин нуждается в любви и преданности без всяких условий. Меньшее было для нее непереносимым.

Много времени спустя, уже после смерти Мэрилин, Гринсон говорил коллегам, что, по его мнению, брак Миллера потерпел фиаско «преимущественно» на сексуальной почве. Как он выяснил, Мэрилин считала себя фригидной. Ей «было трудно все время испытывать оргазм с одним и тем же человеком».

Гринсон писал также, что эта сексуально неудовлетворенная женщина «наслаждалась и упивалась собственной внешностью, чувствуя, что является необыкновенно красивой, возможно, самой красивой женщиной в мире. Она всегда прилагала неимоверные усилия, чтобы выглядеть привлекательной и произвести хорошее впечатление, появляясь на публике, хотя, с другой стороны, когда она оставалась дома и ее никто не мог видеть, она порой была не в состоянии привести себя в порядок. Временами ей казалось, что она ничтожна и ничего не стоит. Единственным средством, которое было способно вызвать у нее чувство уверенности в значимости ее жизни, была привлекательность собственного тела».

В 1960 году, выслушав первые жалобы Мэрилин на других людей, он написал: «По мере того как ее беспокойство усиливается, она начинает вести себя, как сирота, беспризорное существо и мазохистски провоцирует людей на плохое обращение с ней. Когда в ее памяти всплывают картины прошлого, она все чаще заговаривает о травмирующем душу опыте сиротской жизни». У доктора Гринсона сложилось впечатление, что эта тридцатичетырехлетняя женщина по-прежнему считает себя «хрупким брошенным созданием».

Наблюдая за пациенткой на протяжении месяцев, доктор Гринсон, однако, воздерживался от диагноза, хотя отмечал у нее симптомы как паранойи и «депрессивных реакций», так и признаки шизофрении. Кроме того, он очень хорошо знал, что имеет дело с психикой настолько хрупкой, что кризис может наступить в любой момент.

Однако в 1960 году доктор Гринсон надеялся стабилизировать состояние своей подопечной и взять его под контроль. В первую очередь, надо было добиться, чтобы Мэрилин как можно меньше принимала лекарственных препаратов. Он прямо так и заявил, что «не собирается помогать ей убивать себя, а также досаждать мужу или искать спасения в забвении...». Это была прекрасная цель, но достичь ее не удалось.

«Наиболее серьезным осложнением глубокого депрессивного состояния, — сказано в «Руководстве по психическим расстройствам», книге, которой пользуются психиатры Соединенных Штатов для официального определения диагноза, — является самоубийство».

Примечания

1. Особый судебный следователь в США.

Глава 27

Это было за три года до описанных выше событий. В ту пору Мэрилин поправлялась после очередного выкидыша. Как-то Артур Миллер вышел погулять в парк, разбитый напротив нью-йоркской «Докторской больницы». Своему попутчику, фотографу Сэму Шоу, он рассказал о том, что написал новеллу под названием «Неприкаянные».

Идея рассказа пришла Миллеру еще до женитьбы на Мэрилин, когда он жил в Неваде, ожидая развода. Там на ранчо «Стикс» в Каньоне Куэйл Миллер познакомился с тремя ковбоями, которые зарабатывали на жизнь тем, что ловили диких лошадей. Это были бродяги, не вписывавшиеся в привычные рамки американского общества. Тогда драматурга поразила мысль, что они были, должно быть, последними представителями исчезающего типа американцев. Лошади, которых они отлавливали, продавались на корм собакам по шесть центов за фунт. Они тоже были своего рода могиканами истребленных когда-то табунов. Из такой истории едва ли могла получиться пьеса, и это довольно длинное для новеллы повествование Миллер предложил журналу «Эсквайр».