Константин Неклютин - От Самары до Сиэттла

Вагон генерала Каппеля не пострадал серьёзно, и сам генерал, как обычно, был энергичен и подвижен. Он не нуждался в какой-либо эмоциональной поддержке. Другие же люди, которых я встречал на станции, были в шоке. Так, я встретил своего однокашника по Политехническому институту, и он меня не узнал. Он отвечал на мои вопросы очень странно, как человек, который ещё не очнулся от сна.

Я встретился с местным представителем своего министерства и сказал ему то же, что говорил другим своим подчинённым: “Когда красные подойдут, прежде всего, спасайте людей, достаньте лошадей для перевозки самых ценных грузов, а потом откройте двери складов.”

На третий день мой поезд прибыл в Ачинск. И так как поезда, пострадавшие от взрыва ещё были в ремонте, нам удалось сразу получить уголь и воду и двинуться дальше.

Мы ехали довольно быстро, пока опять ни прибыли на станцию, контролируемую Польским легионом. Обычно мои требования и просьбы выполнялись сразу, но здесь польский офицер заявил, что ничего не может сделать для нас. В другой раз я нанёс визит этому польскому офицеру в сопровождении лётчиков. И хотя я пытался спокойно объяснить наши нужды, лётчики начали угрожать офицеру, говорили, что взорвут всю станцию и пути, так что поляки не смогут ехать дальше. После этого комендант дал согласие передвинуть наш поезд на другой путь, чтобы мы могли двинуться дальше.

Две станции мы проехали благополучно, но на третьей, Минино, мы застряли: пути были забиты составами. Это была последняя станция перед Красноярском, в двадцати километрах от него.

Вечером этого дня к нам в поезд прибыл офицер для доклада одному из генералов ставки, который ехал с нами. Он сообщил, что восстали солдаты одного из корпусов так называемого Северного фронта, которым командовал Анатолий Пепеляев. Солдаты арестовали всех офицеров и двинулись против армии Колчака, вместо того, чтобы воевать с красными. Они поддались агитации эсеров и сейчас двигались на Красноярск.

Этот офицер, Осаковский, прошёл около двадцати километров, чтобы найти своего генерала и передать ему рапорт. Это был пример преданности своему долгу, так как он мог бы бежать на восток подальше от красных вместо того, чтобы двигаться на запад.

Я пошёл на станцию, чтобы снова встретиться с генералом Войцеховским, который сообщил мне, что наши части собираются рано утром двинуться на север через Красноярск. Он готов был взять мужчин из нашего состава в свои части, если они явятся на станцию в пять тридцать утра. Возвратившись к своим, я передал им предложение генерала, но никто не захотел двигаться вперёд в составе войск.

Я пришёл на станцию на следующее утро и узнал, что части покинули её ещё час назад. Комендант станции, польский офицер, сказал, что у него есть три состава, которые отправятся на Красноярск. И он может взять по одному человеку со стороны в каждый из них. Я назвал имена Афанасьева и Серебрякова, которые должны были попасть в Красноярск. Он направил меня в поезд, который должен был двинуться первым.

Там я обнаружил пассажирский вагон, украшенный разными флагами. Это был вагон французского полковника, который был направлен в Польский легион. Поляки хотели добраться до Франции.

Я обратился к адьютанту, русскому офицеру, назвал себя и свой пост и сказал, что хотел бы ехать в их вагоне. Адьютант разбудил полковника. Мне было выделено целое купе.

Мы прибыли в Красноярск около девяти утра. Я увидел красные ленты на шинелях многих солдат. Я встретил Елачича, бышего издателя либеральной самарской газеты. Он подошёл к моему купе, сказал, что он - представитель Красного Креста и пытается выехать из Красноярска, попросил меня помочь ему. Полковник, к которому я обратился с просьбой, ответил, что купе в полном моём распоряжении, и я могу приглашать кого угодно. Елачич ушёл и вернулся через полчаса с кое-как собранным багажом, с несколькими буханками хлеба и маслом.

На следующей станции я увидел полковника, который говорил с офицером. С ним была очень бледная женщина, которая еле держалась на ногах. Они умоляли полковника дать им места в поезде. Они были с поезда, который пострадал при взрыве в Ачинске. Сами они не пострадали, так как вышли из вагона на станцию в момент взрыва, но оба их ребёнка погибли. Жена офицера была беременна, но после взрыва родила мёртвого ребёнка и сейчас истекала кровью. К счастью, у Елачича нашлось солдатское бельё, и мы перевязали женщину. Этот офицер был в чине капитана и участвовал в восстании чехословаков против большевиков в 1918 г., звали его Суров.

На второй или третий день, после того, как наши оставили Красноярск, польские солдаты расстреляли своих офицеров и присоединились к красным.

Я сразу же сообщил об этом французскому полковнику, но он решил, что всё это его не касается. Я пошёл в голову поезда, где сразу же за паровозом находился вагон с вооружёнными солдатами. Командир этого небольшого отряда сказал, что он знает о восстании поляков, но ничем не может нам помочь, так как не имеет права оставить свой пост. Он посоветовал обратиться к чехам, которые расположились на следующей станции в двух-трёх километрах от нас.

Было уже темно, когда наша небольшая группа: Елачич, капитан Суров, его жена, лейтенант и я оставили наш поезд и пешком двинулись на станцию, огни которой были уже видны. Там находилось несколько чешских составов. Мы бродили между этими поездами. Тут вдруг нас окликнул какой-то гражданский с красным бантом на груди. Я вытащил свой кольт (в своё время купил его в деревне, когда мы пытались закупить лошадей и сани), приказал этому человеку двигаться вперёд к станции и молчать. Мы оставили его под фонарём и пригрозили ему, что если он позовёт на помощь, то мы его пристрелим. Потом мы издалека видели, как он всё стоял там.

Суров встретился с чешским офицером, которого знал ещё по восемнадцатому году. Он дал нам места в пассажирском вагоне поезда, где ехала кавалерия. Командир согласился пустить нас в вагон при условии, что мы сдадим оружие. Мне пришлось отдать мой кольт.

Теперь мы ехали в относительном комфорте, но у нас не было еды. К счастью, я нашёл в кармане своего пальто пачку швейных иголок. Одну иголку можно было поменять на буханку хлеба, поэтому мы не голодали.

По пути в наш поезд подсаживались другие пассажиры: группа офицеров из Томской военной школы, жена польского офицера, инженер Миронов из Самары. На одной из станций был спасён молодой офицер, когда его уже собирались расстрелять.

Я потерял счёт времени. Насколько могу вспомнить, всё это происходило в самом конце декабря, до Рождества. Мы надеялись, что всё-таки сможем добраться до Иркутска, но это могло занять больше двух недель. Многие из нас уже подхватили простуду, температурили, кашляли. Елачич особенно сильно расхворался. Едущие в поезде боялись подхватить тиф, поэтому потребовали, чтобы его оставили на одной из станций. Комендант поезда согласился, но я сказал ему, что это будет равносильно смерти для Елачича, и попросил положить его в вагон с больными солдатами в конце поезда. Так мы потеряли одного из наших товарищей по несчастью.