Евгений Шумигорский - Екатерина Ивановна Нелидова (1758–1839). Очерк из истории императора Павла I

«Каждый день, — пишет она, — меня радует хорошая погода мыслью, что моя добрая и дорогая императрица пользуется прогулкою, столь нужною для нее, и что император в лучшем расположении духа, ибо, не в гнев будь сказано его величеству, у меня есть маленькое подозрение, основанное на маленьких доказательствах, что погода действует на его физическое состояние, физическое на нравственное, оно же в свою очередь на нравственное состояние других, и т. д. и т. д., и вот добрые друзья спрашивают его голосом не совсем твердым: «что с вами, не рассердили ли вас чем-нибудь?» И вот он им отвечает, с видом и тоном глубокого убеждения: «ничего со мной не делается. Это вы в дурном расположении духа и стараетесь во всем мне перечить». И вот мы начинаем оправдываться, а над нами разражается гром словами: «О, если так, так я уеду куда-нибудь». Поэтому-то, когда я вижу хорошую погоду, мое воображение рисует мне сцены иного рода, на которых оно любит останавливаться и я вижу ту физиономию, которая так часто заставляет всех говорить: «у императора — прелестная физиономия, когда он спокоен». И вот тот пункт во всей истории, на котором я хочу остановиться» [31] «Осьмнадцатый век» III. 451, 452. .

Сама Нелидова иначе поступала с Павлом, даже после восшествия его на престол. «В характере Павла, — замечает Саблуков, — было истинное благородство и великодушие, и хотя он был ревнив к власти, но презирал те лица, которые слишком подчинялись его воле в ущерб истине и справедливости, а уважал тех, которые для того чтобы защитить невинного, бесстрашно противились вспышкам его гнева» [32] Записки Саблукова, «Русский Архив», 1869. 1919–1920. . Саблуков, бывший на карауле в Гатчинском дворце, был однажды свидетелем следующей сцены. Около самой офицерской караульной комнаты, — пишет он, — была обширная прихожая, в которой стоял караул, а из этой прихожей длинный, узкий коридор вел во внутренность дворца, и тут поставлен был часовой, чтобы вызывать караул каждый раз, как император шел оттуда. Вдруг я услышал крик часового: «на караул!» выбежал из моей комнаты, и едва солдаты успели схватить свои ружья, а я обнажить свою шпагу, как дверь коридора отворилась настежь, а император, в башмаках и шелковых чулках, при шляпе и шпаге, поспешно вошел в комнату, и в ту же минуту дамский башмак, с очень высоким каблуком, полетел чрез голову его величества, чуть-чуть ее не задевши. Император чрез мою комнату прошел в свой кабинет, а из коридора вышла Катерина Ивановна Нелидова, спокойно подняла свой башмак, надела его и вернулась туда же, откуда пришла. На следующий день, когда я снимал караул, его величество пришел и шепнул мне: «Mon cher, у нас вчера была ссора». — «Точно так, государь», — отвечал я [33] Там же. 1915–1916. . В это время (1797 г.) Нелидовой было уже 39 лет, но отношения ее к Павлу, очевидно, не изменились ни на йоту.

Конечно, весьма трудно, иногда даже невозможно, проникнуть в тайники человеческой души, недоступные даже самопознанию, но насколько можно думать, самолюбию и гордости Нелидовой должно было льстить влияние, приобретенное ею над Павлом Петровичем, и неудивительно, что постепенно она сама, в своей восторженности, пришла к убеждению что сам Бог предназначил ее охранять цесаревича и руководить им для общего блага [34] «Осьмн. Век», III, 443, 444. . Сознание чистоты своих отношений к нему укрепляло Нелидову, среди шума возникших неблагоприятных о ней толков, продолжать свои сношения с Павлом. «Знаете ли вы, — писала она однажды Павлу, — почему вы любите ворчунью? это потому, что сердце ваше знает лучше, чем ваш ум, и что, несмотря на все предубеждения последнего, первое отдает ей справедливость». «Разве я когда-либо, — писала она Павлу незадолго до его кончины, смотрела на вас, как на мужчину? Клянусь вам, что я не замечала этого с того времени, как к вам привязана; мне кажется, что вы — моя сестра» [35] Там же, 433–435. . Чисто нравственный, даже религиозный характер связи Павла с Нелидовой, имевший отчасти мистическую подкладку, неоднократно, засвидетельствован был самим Павлом, всегда искренним, всегда глубоко-религиозным. Посылая Нелидовой одну книгу духовного содержания, Павел писал ей:

«В ком заключается высшее благо, — если не в Том, Кому я полагаю свое счастие поручать вас на каждом шагу моем в течение дня? Смею это высказать: связи, существующие между нами, их свойство, история этих отношений, их развитие, наконец все обстоятельства, при которых и вы, и я, провели нашу жизнь, — все это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить все это из моей памяти, из моего внимания, в особенности же в будущем… По моему мнению, я своею книгою делаю вам великий подарок, ибо заставляю вас думать о Боге, чтобы еще более вас к Нему приблизить. Тем самым я и себе делаю величайший, истинный подарок. Таков мой способ любить тех, которые мне дороги; пусть отыскивают во всем этом что-либо преступное. Читайте, добрый друг мой, открывая книгу по произволу и на удачу: не наблюдайте ни времени, ни правил, но когда явится на то желание Простите мне все это; будьте снисходительны к человеку, любящему вас более, чем самого себя, и в этом духе примите все. Единому Богу известно, насколько и во имя чего вы мне дороги; призываю на вас самые святые Его благословения и остаюсь весь ваш, слуга и друг» [36] Там же, 448–450. .

В начале 1790 г. уже после возвращения своего из Финляндии, когда Павел был серьезно болен и думал о смерти, он, в виду всеобщих нападок на Нелидову, которую считали его любовницей, написал императрице трогательное письмо в ее защиту, прося мать не оставить ее своим вниманием в случае его смерти.

«Мне надлежит, писал он между прочим, совершить пред вами, государыня, торжественный акт, как пред царицею моею и матерью, — акт, предписываемый мне моею совестью пред Богом и людьми: мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между m-lle Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред ним с совестью, свободною от всякого упрека, как за себя, так и за других. Зачем я не могу засвидетельствовать этого ценою своей крови? Свидетельствую о том, прощаясь с жизнью. Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог» [37] Там же, 445. — Ср. Шумигорский, «Императрица Мария Феодоровна». I, 366, примеч. .

Великий Князь Павел Петрович (1780-е годы)