Евгений Войскунский - Полвека любви

Когда Л. рассказал мне об этом, то у меня мурашки забегали по коже…

Домой я боялась идти… С 24 марта я живу у Анечки, но фактически на иждивении Л… Анечка прямо заявила мне, что самое лучшее для меня — это выйти замуж за Л… Он меня любит, не оставит, он честен, хорош и т. д. Больше ничего не остается, иного выхода нет, — заявила она…

Еще в тот день, когда мы шли от Грибкова, у меня с Л. был серьезный разговор. Он говорил, что если бы мы тогда летом… зарегистрировались, то ему было бы легче хлопотать. Я же спросила, фиктивно или нет было бы это? Л. обиделся, заявив, что если бы я не хотела, то силой он бы никогда не действовал… Я твердо сказала, что не хочу, чтобы он еще что-нибудь для меня делал. Я уеду, и это будет лучше для него. Но Л. возразил, что независимо от того, чем для него кончатся наши отношения, он для меня все сделает… Так и есть, но он страшно мучается. Даже В. С. [Вера Соломоновна, моя мать. — Е. В.]жалеет его, говоря, что он очень хороший человек.

Я рассказала В. С. о Женином последнем письме и о моем ответном, говоря, что мне ясно, что Ж. меня больше не любит, а потому и не пишет. В. С. пыталась меня успокоить, говоря, что это не так. Я хочу, чтобы она знала, что возможно, что у нас с Ж. все кончено. Но я вижу, что она от этого не стала меня меньше любить и страшно переживает за меня. Л.С. тоже…

Но как смогу я примириться с той правдой, что Ж. уже не мой, меня не любит и не хочет и что я никогда не буду его… Прощайте, мечты и надежды стольких лет!

Капитан Грибков и до университета добрался. Лиду вызвали в спецотдел: «Вам придется уехать». На втором семестре она уже не ходит на лекции и семинары. Живет у тети Анечки. Университетские подруги приносят ей конспекты, она старается не отстать от своего курса, готовится к летней сессии.

Из Казахстана, из Долинки какой-то близ Караганды, приходят письма от матери. Грустные письма. Приближается конец срока, но, говорят, могут добавить еще. Мамины письма не прибавляют Лиде бодрости. Но матери она старается писать бодрые письма. Конечно, ни слова о страшном известии о расстреле отца. Что поделаешь, надо держаться…

Вот бы прописали только… А то живешь вроде бы на нелегальном положении… скрываешься от властей… черт знает что…

Наконец срабатывает механизм упорных хлопот: Совнарком подтверждает разрешение прописки. В одном из паспортных столов — не в том районе, где Лиду уже знают, — ей шлепают на паспорт вожделенный прописочный штамп. Теперь она прописана в квартире моего дяди Якова Войскунского, который на фронте в качестве врача. Но радость была недолгой: пожалуй, можно поспорить с судьбой, но с капитаном Грибковым не поспоришь.

На следующий день после получения прописки Лида в комнате у тети Анечки собирала свои вещи и книги, чтобы перевезти на квартиру моего дяди Якова (его жена, как и мои родители, прекрасно относилась к Лиде). Вдруг щелкнул в передней замок. В комнату вошла женщина, уставилась на Лиду черными пронзительными глазами.

— Что вы тут делаете?

Этот вопрос, конечно, должна была задать Лида, но его задала вошедшая женщина, в которой растерявшаяся Лида узнала Сафарову, начальницу паспортного стола здешнего района.

— Дайте ваш паспорт, — потребовала она. Ее передернуло, когда увидела свежий штамп прописки. — Я забираю ваш паспорт. Завтра придете за ним в городской паспортный отдел.

То есть к Грибкову.

То, что входная дверь в момент прихода Сафаровой оказалась незапертой, похоже на роковую случайность. Наверное, не подведи дверной замок, Лиде удалось бы выиграть какое-то время, дотянуть до экзаменационной сессии. Но все равно — не случайность это. Недремлющий Грибков всюду разыскал бы ее. Он был вездесущ. Он был неизбежен, как неизбежна смена дня ночью.

Утром Лида пришла в милицию, ее сразу, минуя очередь, пропустили к Грибкову.

— Вот ваш паспорт, — сказал он, — а вот что я сделаю, чтобы вы не вводили нас в заблуждение.

С этими словами Грибков жирным красным крестом перечеркнул все штампы прописки.

— За что вы меня преследуете? — сдерживая слезы, спросила Лида. — По какому праву? Я учусь на историческом, я знаю нашу конституцию, где там статья, которая мне запрещает жить в моем родном городе?

— Конституция! — усмехнулся Грибков. — Кроме конституции, есть правила и инструкции. — Он взял со стола и показал Лиде книгу в красном переплете с золотым тиснением «Правила прописки». — Видите? Гриф «секретно». Мы действуем по правилам. И перестаньте хлопотать. Все равно все ваши заявления приходят ко мне. У меня их уже полный шкаф. Вы обязаны выехать из Баку.

— Но мне некуда ехать…

— Езжайте в Орджоникидзе. Я вам выпишу пропуск. Там вас пропишут, это мой родной город.

Накануне ее отъезда (это было в середине мая) пришло мое покаянное письмо. Лида плакала над ним. Она отправила мне телеграмму: «Прощаю тчк пиши Орджоникидзе до востребования».

Никого в Орджоникидзе Лида не знала, и никто ее там не ждал. В Баку родители ее школьного товарища дали письмо к своим орджоникидзевским друзьям с просьбой приютить Лиду на первое время, пока она не устроится на работу. Эти люди приняли свалившуюся им на голову бакинку без особого восторга. Но кров предоставили. Кров и кушетку в проходной комнате.

Лида сдала в милицию паспорт и прочие документы и стала наводить справки насчет работы. Но через неделю она получила из милиции ответ: «В прописке отказано». Да уж, вряд ли мог понравиться здешнему Грибкову паспорт с устрашающим красным крестом на прописках.

Она шла по улицам чужого города и плакала. Прохожие с сочувствием поглядывали. Кто-то из военных заговаривал, спрашивал, можно ли помочь. Лиде вдруг пришло в голову: вот бы выйти замуж за генерала, приехать с ним в Баку и чтоб генерал поставил Грибкова по стойке «смирно» и потребовал извиниться перед ней, Лидой, за гонения, за мучения…

В Баку она приехала в сильный норд. Ветер с воем гнал по улицам апшеронский песок. Всполошившаяся тетя Фира накормила изголодавшуюся племянницу.

— Что же мы теперь будем делать?

— Не знаю, — сказала Лида. Помолчала и добавила: — Буду сдавать экзамены.

Позвонила подруге, узнала, что завтра экзамен по историографии, принимает профессор Фридолин — ой, не бойся, он добрый старичок, наболтаешь ему что-нибудь…

Всю ночь Лида читала чужой конспект. Утром секретарша на факультете быстренько записала ее в экзаменационный список и посоветовала не попадаться на глаза декану. Подруги пропустили на экзамен без очереди — и Лида предстала перед седеньким профессором. Тот удивился:

— Что-то я не видел вас на своих лекциях.

Узнав, что Лида училась в Ленинграде, Фридолин, бывший петербуржец, видимо, расположился к ней. Предложил вопрос: «Взгляды французских энциклопедистов на происхождение французской монархии».