Евгений Войскунский - Полвека любви

В том же XVI веке на северном «обрывке» косы, на узком полуострове, возникли первые строения, предназначенные для сбора пошлин с кораблей, проходящих через Зеетиф в Кенигсберг. Появилось здесь и селение Пиллау (от слова «Пиля», которым в древней Пруссии назывались искусственные насыпи дня крепостей). Первоначально Пиллау был скромным рыбачьим поселком. С течением времени поселок рос, застраивал домами узкий полуостров, вороньим клювом нависший над проливом Зеетиф, над северной оконечностью косы Фрише-Нерунг.

В годы Тридцатилетней войны (XVII век) Пиллау был захвачен шведами. Они и построили здесь звездообразную крепость, которая, в перестроенном виде, существует и теперь. Но миром кончаются войны. Шведы ушли в свою Швецию. Прусский курфюрст Фридрих-Вильгельм озаботился созданием флота, его стараниями в Пиллау возникла верфь для постройки парусных кораблей. Флот курфюрста не брезговал каперством. А судостроители и купцы продолжали застраивать Пиллау, теперь это был уже не поселок, а город, и, между прочим, хороший курорт с песчаными пляжами.

В XVIII веке вспыхнула между Пруссией и Россией Семилетняя война. В январе 1758 года русские войска заняли Кенигсберг, а затем и Пиллау. Императрица Елизавета Петровна намеревалась перевести в Пиллау российский флот. Тогда-то были забиты сваи дамбы, защищавшей гавань. Кончилась война, русские солдаты ушли из Пиллау, но построенная ими дамба сохранила с тех пор до наших дней свое название — Русская набережная.

На восстановление разрушенной крепости в Пиллау прусский король Фридрих II собрал 15 тысяч рабочих, разместив их в ближнем поселке Камстигале.

Второй раз русские войска вошли в Пиллау спустя полвека, в феврале 1813 года, преследуя отступающие части наполеоновской армии.

Между двумя мировыми войнами Пиллау превратился в крупную военно-морскую базу. Правительство Гитлера, готовясь к войне, отвалило большие средства на строительство в Пиллау военной гавани с обширными бассейнами, удобными для стоянки кораблей. Здесь базировались учебные флотилии подводных лодок, тут же была и школа подводников.

История есть история, и не случайно ее шаги столь часто отдавались орудийным громом в этом уголке Европы: здесь угнездилась цитадель прусского милитаризма, источник многих военных потрясений. В 1945 году цитадель пала. 9 апреля войска 3-го Белорусского фронта штурмом взяли Кенигсберг. А спустя две недели гвардейцы 11-й армии генерала Галицкого, при активном содействии кораблей и авиации Балтфлота, овладели Пиллау. В третий раз вошли русские войска в этот город. Фанатичная эсэсовская часть, засевшая в крепости, отказалась капитулировать и была уничтожена.

Своим рождением обязанный шторму, Пиллау испытал на себе чуть не все бури европейской истории.

Главная улица Пиллау, с ходу названная Гвардейским проспектом, устремлялась к оконечности полуострова, где стоял красный маяк, известный всем мореходам Балтики. Вдоль главной улицы пролегла железная дорога с конечной станцией Пиллау, а за нею — канал, по ту сторону которого вытянулась, в тени деревьев, Русская набережная. Скучные серые дома города не сильно пострадали от артогня. Только на окраине и вокруг крепости, окруженной рвом с темной неподвижной водой, были руины. А дальше — в приморском парке, на белом песке пляжа мрачно чернели обгоревшими остовами немецкие танки, бронетранспортеры — вымершие враз динозавры войны. У переезда чинили разбитую железнодорожную колею. Притащился из Кенигсберга поезд — черный паровоз с тремя товарными вагонами, — это было крупное событие первого послевоенного лета. Как и первая палатка Военторга.

В канале стояли катера-тральщики. Для этих морских трудяг война еще не кончилась. Каждый день, если позволяла погода, уходили они тралить засоренные минами воды Южной Балтики. Недаром их называли пахарями моря.

А в военной гавани швартовались к стенкам бассейнов корабли эскадры — крейсер «Максим Горький» и эсминцы. Каждые полчаса плыл над Пиллау перезвон корабельных склянок.

Бригада торпедных катеров расположилась в дальнем бассейне. Здесь уже был не Пиллау, а его пригород — поселок Камстигал. Тот самый, в котором два столетия тому назад Фридрих II поселил строителей крепости.

Конечно, Камстигал теперь выглядел иначе, чем в старой Пруссии. Собственно, поселок состоял из улицы, с обеих сторон застроенной стандартными серыми островерхими домами. Каждый дом был как бы нарезан на десять квартир. Квартира состояла из комнаты и кухни на первом этаже и двух маленьких комнат со скошенными потолками — на втором. Кто жил в этих домах до нас — рыбаки или обслуга военного порта, — не знаю. Немецкого населения ни в Камстигале, ни в Пиллау не осталось.

Тут и там, вокруг этой улицы, врассыпную стояли отдельные домики с крышами из темной черепицы. В них расположились штаб бригады, политотдел, служба береговой базы, редакция с типографией. Где-то неподалеку, за купой деревьев, были пруды, оттуда неслось неумолчное лягушачье кваканье. Вот почему катерники прозвали Камстигал Квакенбургом.

Квакенбург радостным лягушачьим хором приветствовал нас, когда капитан Беловусько вел меня в свою квартиру.

Квартира оказалась крайней в доме на краю улицы. В стене нижней комнаты зияла здоровенная дыра — след от разрыва снаряда. Этой комнатой Беловусько не пользовался, запер ее на ключ, а жил в двух комнатах верхнего этажа — на мансарде. Тут была брошенная немцами мебель — кровати, стол, стулья, шкаф. Тут предстояло мне теперь жить. Впервые в жизни я, выросший в коммуналке, получил, так сказать, изолированную квартиру.

— Располагайся, — сказал Беловусько. — Тут хорошо, только после дождя грязно и скользко по глине. Электричество есть, но только по вечерам, до часу ночи. Секретаря редакции Шлевкова ты знаешь? Завтра он вернется с гауптвахты, познакомишься.

— А почему он на гауптвахте? — спросил я.

— Пререкается, — коротко ответил Беловусько. — Мне надоело, я ему впилил трое суток.

Вскоре Беловусько уехал в Таллин — его назначили в отделение печати Пубалта. А я остался выпускать газету «За Родину» Первой Краснознаменной ордена Нахимова бригады торпедных катеров (1 КОНБТК).

Старший краснофлотец Виктор Шлевков, в добром настроении вернувшийся с «губы», был мне немного знаком по Кронштадту. Рослый, с выпяченной нижней челюстью, с хорошо подвешенным языком, он был умен и очень самолюбив. У нас произошел большой разговор, я старался не «воспитывать» строптивого подчиненного, а Шлевков отнесся ко мне, я бы сказал, по-товарищески. В общем, он был доволен, что вместо Беловусько редактором стал я.

Бригада много и успешно воевала. В торпедных атаках за годы войны было потоплено свыше 130 кораблей противника общим водоизмещением 155 тысяч тонн. Было высажено 12 тактических десантов и множество разведгрупп. Маленькие, быстроходные, маневренные, торпедные катера недаром имели прозвище «москитной флотилии»: налетали внезапно и больно жалили. Действовали они до самого последнего дня войны. 9 мая торпедные катера высадили десант в порту Либавы, а другая группа катеров — десант в Ренне на острове Борнхольм. Я еще застал здесь, в Камстигале, таких знаменитых на всю страну катерников, как Герои Советского Союза Сергей Осипов, Гуманенко, Ущев, Жильцов. Многие офицеры, старшины, матросы носили на груди целый «иконостас» орденов и медалей. Я записывал их рассказы о торпедных атаках, о десантных операциях в Моонзунде, о ночных поисках немецких конвоев холодной весной 45-го. В каждом номере газеты появлялись под рубрикой «Из боевого прошлого» рассказы бывалых катерников. Наверное, чтение этих материалов было небесполезно для молодого пополнения, прибывающего на бригаду.