Мария Рива - Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

В тот день, когда отца посчитали достаточно окрепшим, чтобы перевести в неврологическое отделение, я пришла к нему попрощаться. Надеясь, что отец уловит смысл моих слов, я стала говорить, что горжусь им, что восхищаюсь тем, как он любит жизнь, как героически за нее борется; я сжимала его здоровую руку, гладила здоровую щеку и мечтала, чтобы в моих силах было сделать для него что-то большее.

Вернувшись в Нью-Йорк, я не переставала внимательно следить за тем, как идут дела у отца, и дважды в день звонила матери в Австралию — сообщала последние новости. Она была абсолютно уверена, что он не выйдет из больницы, и с маниакальным упорством требовала расправиться с его собаками. Она ведь готова заплатить за то, чтобы их убили, «даже похоронили», — почему же я отказываюсь выполнить ее распоряжение? Что же касается отцовского дома, то нужно увезти оттуда все его имущество, а дом продать.

К счастью, мать была всецело поглощена гастролями, и мне довольно легко удавалось ее обманывать. Сколь бы непрактичным это ни казалось, моему отцу для выздоровления было необходимо, чтобы его дом, его вещи, его животные — все, чем он дорожил, — сохранились в целости до его возвращения. Можно сказать, это была соломинка, за которую он цеплялся — ничего другого у него в жизни не было.

Между тем в Нью-Йорк начали приходить дурные вести. Австралийские гастроли были на грани срыва. Мне позвонил разгневанный продюсер: мисс Дитрих постоянно всем недовольна — ее не устраивает звук, свет, оркестр, зрители, администраторы. Она оскорбляет всех подряд, она вечно пьяна — и на сцене, и вне ее. Билеты не распроданы, организаторы гастролей подумывают об отмене оставшихся концертов. Меня спросили, могу ли я взять на себя задачу подготовить к этому мать. Мы с преданным ей импресарио, посовещавшись, предложили продюсерам компромиссный вариант. Мы сделаем все возможное, чтобы уговорить мисс Дитрих сократить турне, и попытаемся сгладить самые острые углы, если они, в свою очередь, согласятся полностью выплатить ей предусмотренный контрактом гонорар. К счастью, им всем так хотелось от нее избавиться, что они смирились с потерями.

Теперь мне оставалось как можно деликатнее и как можно быстрее вытащить Дитрих из Австралии.

— Мэсси? Послушай. Они говорят, что билеты продаются плохо. О! Я совершенно с тобой согласна. Это исключительно их вина — они пожалели денег на рекламу. Да, афиш было решительно слишком мало, но… они готовы выплатить тебе гонорар полностью, даже если выступлений больше не будет. Почему бы не отнестись к этому спокойно? Забирай деньги и уматывай! Кому нужна вся эта нервотрепка? Тебе хватает забот с Папи. Возьми деньги, возвращайся в Калифорнию и поживи с ним!

— Что? Он в больнице, а у меня контракт! Я не могу бросить все в середине гастролей! Это они тебе сказали, что заплатят, но подожди, стоит мне уехать… Шиш я получу!

— Я настою, чтобы тебе вручили чек перед тем, как ты сядешь в самолет. И пусть это будет последняя из наших забот.

— Нет! У меня контракт! Я должна ехать в Канберру, а потом открывать сезон в Сиднее. Им не удастся от меня избавиться! Да как они смеют! Я тебе запрещаю иметь дело с этими гангстерами! — и она швырнула трубку.

Накачавшись дарвоном, дексамилом и «скотчем», мать 24 сентября 1975 года выступила в Сиднее. Майк Гибсон опубликовал в «Дейли Телеграф» совершенно справедливую рецензию об этом концерте. К сожалению, и эту рецензию она заслужила.

…Маленькая старая леди, отважно пытающаяся играть роль бывшей королевы кино по имени Марлен Дитрих, ковыляет по сцене Театра Ее Величества. Сказав «отважно», я нисколько не преувеличил. Ее концерт, вне всяких сомнений, — самое смелое, самое печальное, самое горькое зрелище, которое я когда-либо видел…

…Она больше часа проводит на сцене, дерзко пытаясь с помощью лучших осветителей, лучшей косметики, лучших современных моделей нижнего белья воссоздать магический образ женщины, при виде которой более тридцати лет назад во время войны у солдат бегали мурашки по коже.

Поклонники ее обожают.

Похожая на заводную куклу, она нагло старается воссоздать прежний образ «немецкой легенды», манерно исполняя такие песни, как «Мой голубой рай» и «Ты — сливки в моем кофе».

Когда она направляется за кулисы, чтобы снять свое манто, ноги плохо ей повинуются…

Концерт заканчивается; поклонники бешено аплодируют. В воздух взмывают и летят на сцену обязательные розы, предусмотрительно сложенные перед рампой.

Теперь вы понимаете, почему эта маленькая старая леди продолжает петь. Вовсе не из-за денег. Ради денег она бы не стала затрачивать такие усилия…

Держась, чтобы не упасть, за красный занавес, она отдает поклон за поклоном. Она все еще кланяется, все еще машет рукой, все еще упивается этой волнующей атмосферой, а мы уже покидаем зал.

Когда мы вернулись домой, приходящая няня смотрела по 9 каналу фильм в программе «Ночное кино».

Название фильма — «Шанхайский экспресс»; он был снят в 1932 году; в главной роли — Марлен Дитрих.

«Какая она была потрясающая», — сказала няня.

«Да, была», — ответил я.

Через пять дней после этой разгромной рецензии мать прибыла в театр на вечерний концерт. Моя подруга — наша спасительница прилетевшая в Австралию из Канады год назад, в это время как раз была в Сиднее и предложила заменить меня в качестве «сторожевого пса» при матери и помочь ей одеться. Мать, совершенно пьяная, сидела в своей уборной, тщетно пытаясь протрезветь с помощью черного кофе; с ней была подружка одного из музыкантов. Они вдвоем кое-как запихнули Дитрих в корсет и надели платье. Затем, при первых звуках музыкального вступления, донесшихся из громкоговорителя, вышли из уборной, с двух сторон поддерживая свой драгоценный груз. Добравшись до кулис, они поставили мать возле занавеса. Внезапно она пошатнулась и упала.

Дирижер, видя, что Дитрих не выходит, дал знак оркестру повторить вступление; а Дитрих тем временем уносили из-за кулис обратно в уборную. От шока при падении она протрезвела достаточно для того, чтобы понять: с ее левой ногой что-то случилось — на нее нельзя наступить.

Концерт пришлось отменить; покалеченную Дитрих следовало как можно быстрее унести из театра. Но она, не желая появляться перед собравшимися у артистического входа фанами «крупным планом» в сценическом туалете, заставила сначала себя переодеть. Чтобы платье, когда его будут снимать, не порвалось, надо было бы поставить Дитрих на ноги; обвив руками шею растерявшегося продюсера, она буквально на нем повисла, пока две женщины стаскивали с нее платье и надевали костюм от Шанель.

Вернувшись в отель, мать запретила кому бы то ни было звонить мне. Она не знала, что мне уже обо всем сообщили, и я связалась с доктором Стинчфилдом, который, в свою очередь, связался с местными врачами. Ей, как всегда, повезло: в Сиднее на этой неделе проходил международный съезд хирургов-ортопедов. Уже через час два крупнейших специалиста в роскошных смокингах вошли в ее номер. Хотя мать не сомневалась, что всему виной искусственный сустав доктора Стинчфилда, врачам было ясно, что она сломала бедренную кость. Правда, ей они этого не сказали, решив подождать, пока диагноз не будет подтвержден рентгеновским снимком. Однако Дитрих отказалась ехать в больницу.