Стефан Хермлин - Вечерний свет

Его сбило с толку то, что и Мюллер проснулся. Он это ощутил по изменившемуся ритму дыхания, по некоторому напряжению тела, которое передалось соседу под одеялом. Похоже, и другие проснулись. Стрельба все не смолкала. Снопы света от прожекторов метались в окнах. Отчетливо слышались негромкие возгласы эсэсовцев, стук сапог, если его не заглушали автоматные очереди. Что-то происходит у карантинных бараков, думал Петцольд. В бараке слышался шепот, а кое-кто, напротив, говорил очень громко, точно во сне. Что же там такое, думал Петцольд, что же там такое?

Карантинные бараки под номерами от 16-го до 20-го включительно были расположены на южном краю лагеря Райнхаузен, от других строений их отгораживала колючая проволока. Хотя общение с обитателями этих бараков другим заключенным было запрещено, в лагере всегда знали, что там происходит, знали, что в бараке № 16 проводятся опыты по разработке пищевого рациона, так называемого «восточного», необходимого для поддержания трудоспособности несметного количества рабов будущего «великого рейха».

Исключение составлял барак № 20. Находившийся в юго-восточном углу лагеря и, стало быть, с двух сторон огороженный стеной с колючей проволокой и вдобавок со сторожевой вышкой, он через некоторое время был обнесен стеной и с двух других сторон; она отгораживала двадцатый барак не только от соседнего барака, но и от всего лагеря. В стене возле барака № 19 имелась железная дверь, всегда запертая, доступ туда разрешался только эсэсовцам. Пищу для барака № 20 приносили заключенные, но оставляли ее у двери, вносили же ее туда эсэсовцы. Узников этого барака видели только мертвыми. Каждое утро похоронная команда отвозила в крематорий изрядное количество трупов, которые ночью сваливали у железной двери. Выяснить удалось только одно. Все узники этого барака были либо офицерами, либо комиссарами Красной Армии. Полнейшая изоляция барака ничего доброго его обитателям не предвещала — с первых же дней было ясно, что никто не уйдет оттуда живым, коллективный смертный приговор приводился в исполнение с помощью тифа и голода. Каждый узник получал один литр баланды в день, но ни куска хлеба.

Через две-три недели после рождества партийный актив барака решил готовить побег, собравшимся был изложен заранее продуманный план. Во время этого совещания, когда умирающие чуть приподнимали руку, желая показать, что и они в нем участвуют, было торопливо принято несколько решений. Лейтенант Карганов, инженер-судостроитель из Николаева, попавший в немецкий плен на Кубани, сказал, собравшись с последними силами:

— По-моему, возглавить эту акцию должен товарищ Петров. — Он сделал маленькую паузу, и молчание было знаком всеобщего согласия. Карганов продолжал: — Однако каждому должно быть ясно, что побег имеет смысл лишь в том случае, если хотя бы несколько человек сумеют уйти невредимыми. Иными словами, я хочу сказать, что те, кто рискнет бежать, должны подкрепить свои силы, насколько это возможно в наших обстоятельствах. А это значит, что не все мы можем принять участие в побеге. — Он замолчал.

— Разумеется, — сказал только что упомянутый майор Петров, руководитель партийного актива, а в прошлом колхозный агроном из-под Тулы, — некоторые из нас должны будут прикрывать побег. Я все обдумал и сейчас внесу свои предложения.

Карганов еще раз взял слово.

— Я считаю необходимым обсудить кандидатуры тех, кто рискнет бежать, — считаясь, конечно, с их желаниями. Остальным же, учитывая то, что готовящимся к побегу нужно хоть немного подкрепить силы, следовало бы отказаться в их пользу от половины своей порции, то есть довольствоваться полулитром супа. Я, — торопливо добавил он, — первым заявляю о своей готовности. Так что не пытайтесь, товарищ майор, внушать мне, будто я смогу пробежать больше пяти минут. И прошу поскорее проголосовать за или против.

— Хорошо, — немного погодя сказал Петров. — Пусть каждый, кто согласен отдавать ежедневно товарищам, готовящимся в побег, пол-литра супа, поднимет руку. — Он стал ходить между двухэтажными нарами, считая голоса, и хотя здесь на каждом мешке с соломой лежало по четыре человека, он увидел, что лишь двое не подняли руку; возможно, они умерли только что или несколько минут назад. Петров попытался закрыть им глаза.

Петров с самого начала решил, что главная его задача состоит в том, чтобы не дать землякам почувствовать себя отрезанными от всего мира. Если бы все повиновались воле комендатуры, то заключенные барака № 20 не знали бы даже, какое сегодня число. Они не видели никого, кроме своих надзирателей, время от времени заходивших в барак, да еще караульного на вышке, когда тому вдруг припадала охота выпустить по крыше барака половину обоймы. В других, так называемых «свободных» бараках тоже мало что знали, хотя по обрывкам разговоров внешней охраны или же из незаметно сунутой кому-то в руки газеты все-таки можно было составить себе представление о том, как протекают события. Так или иначе, но партийный актив барака № 20 сумел широко распространить сообщение о том, что Красная Армия перешла Вислу и сражается уже на немецкой земле, равно как и вести о продвижении словенских партизан по горным тропам Каринтии.

Умирающие, которые съедали теперь лишь половину своей прежней порции, хотя кишки их и сводила голодная судорога, стали вдруг цепляться за свою агонию, словно зная, что смысл их существования теперь сводится к тому, чтобы ежедневно получать этот суп, который после их смерти приносить перестанут.

Прошел месяц после собрания в бараке. Вечером, за несколько часов до задуманного побега, Петров подошел к Курганову. Взгляд каждого, кто смотрел на него, застревал в сети синеватых прожилок, покрывавших его мертвенно-бледное лицо.

— Пора нам прощаться, Василий Николаевич, — сказал Петров, склоняясь над лейтенантом; тот, лежа на спине, устремил на него глубокие темные глаза.

— И, надо думать, навсегда, Григорий Григорьевич, — с улыбкой отвечал Карганов. — Впрочем, это не беда. Главное, чтобы вы все остались целы. Вспомните обо мне во время победного парада на Красной площади.

— Я буду помнить о вас, — тихо проговорил Петров, губы его почти касались уха лейтенанта. — Кто бы из нас ни уцелел, тот расскажет, что́ вы и другие сделали для нас.

— Не больше того, — отвечал Карганов, — что вы в свое время сделали для нас. Мы, больные, всегда получали что-то от здоровых. Дайте знать моей жене, если попадете в Москву. Она с начала войны работает там в одном институте. Запишите себе ее адрес.

Петров быстро записал адрес в потрепанную книжечку, которую сумел уберечь от всех обысков, и опять повернулся к лейтенанту.