Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

поэтов — Искренко, Арабова, Пригова,

Драгомощенко, с которым ты дружил.

Твоей поэзией было, конечно, кино.

41.

6

145

июля 2013

Почему не ты, а я отправилась в Париж летом 1991-го?

Ведь Карла, приславшая приглашение, была твоей

подругой. И о Париже всю жизнь мечтал именно ты.

Признавался, что фильм “Никотин”, к которому ты

написал сценарий, был вдохновлен желанием хотя бы

на час превратить Ленинград в Париж. Ну да, я жадно

учила французский в аспирантуре и читала романы

Саган, но разве это причина? О том, чтобы поехать

вместе, речи не шло. Денег хватало только на одного.

И конечно, выбор пал на меня.

У меня было ощущение, что я лечу на Марс.

Так оно и было. В 1991 году в Париже еще мало кто

побывал. Увидеть Париж и умереть.

В аэропорту Шарль де Голль в окне иллюминатора

я увидела кролика, который прыгал рядом с взлетной

полосой. Говорят, это обычное дело, но я с тех пор

прилетала в Париж десятки раз, а кроликов больше

никогда не видела. Было раннее утро. Я приехала

в Бельвиль, добралась до улицы, на которой жила Карла.

Разумеется, не на такси, а на поезде и на метро —

я экономила каждый франк. Несколько раз прошла

с чемоданом мимо дома Карлы — на домах не было

номеров, и я никак не могла понять, куда мне податься.

Я много чего рассказала тебе про Париж. Но не

рассказала про Доминика. В первую ночь меня посели-

ли к нему — в доме Карлы было много гостей, и надо

было подождать, пока освободится одна из спален.

Меня отвели в соседний дом и уложили в постель.

Хозяина не было, но у Карлы был ключ.

Я проснулась от ощущения, что на меня кто-то

смотрит. В дверях спальни стоял блондин с голубыми

146

глазами и белесыми ресницами — как я сейчас

понимаю, он был похож на Венсана Касселя. Я лежала, он стоял, мы молча смотрели друг на друга. Я физически

почувствовала, как мимо на цыпочках прошла любовь

с первого взгляда. В другой жизни мы с Домиником

обязательно влюбились бы друг в друга.

— Je ne vous derange pas ? — спросил он.

— Pas du tous* , — ответила я на неожиданно

чистом французском.

Близость между нами была настолько ощутимой, что я спросила себя, что буду делать, если он подойдет

и меня поцелует. Он не подошел. Ничего не случилось.

Я была твоей — совсем, полностью. Любопытно, что

Доминик влюбился — именно в эти дни. Не в меня.

В другую русскую девушку из Москвы по имени Оля, которая тоже гостила у хлебосольной Карлы. Он был

готов к любви, я это сразу почувствовала. Они пожени-

лись, и Оля переехала к нему в Париж. А теперь —

через двадцать лет — переехала и я. Но живу здесь одна.

Ты оказался в Париже только через несколько лет.

Виделся там с Карлой. Осталась фотография, где вы

обнимаетесь возле Нотр-Дама. Я ничего об этой твоей

* —

Я вам не мешаю?

— Нет, нисколько (франц.).

поездке не помню. Не спрашивала? Или ты не расска-

зывал? Или к этому моменту меня уже больше интере-

совала другая жизнь, не наша? Не твоя.

Любовь с Домиником прошла мимо, а любовь

к Парижу возникла мгновенно, с первого взгляда, с первого вздоха, с первого кролика на летном поле.

Целыми днями я бродила по городу, уверенная, как

и все русские туристы, что это мой последний шанс.

147

Деньги я тратила на музеи, на кино. Здесь я посмотрела

“Молчание ягнят”, у нас его никто еще не видел, и ты

мне страшно завидовал. Моей парижской едой были

бананы и мороженое, если не считать круассанов

и йогуртов на завтрак, которыми меня кормили Карла

и Мари-Лор. Иногда мне так сильно хотелось есть, что

я едва не падала в обморок. Но бороться с этим было

легко. Надо было отыскать ближайший магазин

и купить банан, который стоил примерно

один франк. Тоже, кстати, не так мало, потому что

за один франк в “Тати” можно было купить

капроновые колготки.

Благодаря своим голодным экзерсисам

я умудрилась скопить немного денег и купить

кое-какую одежду. Черный костюм с широкими

плечами и короткой юбкой, который меня, как мне

казалось, дико стройнил. (Я была в нем в гостях

у Плаховых в тот вечер, когда познакомилась с Лешей

Тархановым.) Увидев меня в этом костюме, ты присвистнул:

— Это круто, Иванчик.

И мы — я прямо в этом костюме — занялись

любовью. Ты не дал мне снять юбку, секс в одежде

притягивал нас обоих, как будто в одежде мы были

не просто любовниками, мужем и женой, но еще

и разнузданными персонажами западного фильма

“детям до шестнадцати...”.

Кроме черного костюма, я привезла из Парижа

белую с синим матроску. Черные с золотом клипсы.

Наверняка что-то еще, не помню. Но помню, как укра-

ла в одном парижском магазине помаду. Что это было?

Зачем? Помада стоила недорого, я вполне могла себе

это позволить. Но стащила, как безумная клептоманка.

148

Совсем опьянела от парижского воздуха.

Я сделала в Париже химическую завивку, как

настоящая идиотка. Меня раздражали мои прямые

волосы. Я не подозревала, что многие именно этого

и добиваются, распрямляя волосы горячим утюгом.

Вечно недовольная тем, что мне дано от природы, я мечтала о кудрях. Жгла волосы щипцами, иссушала

феном, накручивала на бигуди. Карла и Мари-Лор

отговаривали меня от химических кудрей. Не тут-то

было. Я приняла решение. Приеду в Ленинград из

Парижа — худая, с локонами, в новом костюме

с мини-юбкой. Сражу тебя — и всех вокруг — наповал.

С длинными вьющимися волосами я была

счастлива ровно две недели: они мне быстро надоели

и уже через несколько месяцев стали напоминать

мочалку. Тебе больше нравилось, как я выглядела

с прямыми волосами. Разумеется. Вкус у тебя, в отличие

от меня, был отменный.

Так обидно, что мой Сережа не полюбил Париж.

Для него этот город — совсем чужой, враждебный, иерархичный, буржуазный. Из европейских городов

ему ближе Амстердам — из-за сочетания расслаблен-

ности и цивилизованности. В остальных европейских

столицах за блага цивилизации надо так или иначе

расплачиваться всяческими ритуалами. Сережу раз-

дражают парижские рестораны, где надо проводить

минимум два часа. (Он начинает нервничать, спраши-

вать, когда же принесут счет.) Его раздражают толпы

туристов. Раздражает привычка французов бесконеч-

но пить вино — за ланчем, за ужином, в перерывах.

Раздражает необходимость брать и закуску, и главное

блюдо: “А нельзя обойтись одним?” Раздражает культ

мишленовских звезд. Раздражает снисходительная

149

манера официантов. Раздражают пышные избыточные

интерьеры начала прошлого века, все эти люстры, завитушки. Раздражает, как старомодно всё устроено —