Алексей Шеметов - Искупление: Повесть о Петре Кропоткине

— Знаете, — сказал Кропоткин, — в Москве одна знатная аристократка учится шить крестьянскую обувь. Она же и основала сапожную мастерскую. Состоит в нашем обществе. Кстати, из Москвы я получил письмо от Войнаральского. Там пускается в ход типография Мышкина. В типографии будут печатать и наши брошюры. Так что дела наши идут.

— Слышишь, Люба? — сказал Сердюков. — В чем же ты видишь гибель? Наступление продолжается. На наш путь поворачивают и другие кружки Петербурга. Радикальная молодежь столицы бурлит. Аресты ее не пугают, а возбуждают. В общество вступают новые товарищи, и с ними надо успеть поработать… Аня, сгоноши-ка нашу братскую трапезу. Потрапезуем и разойдемся по делам.

Через полчаса Кувшинская поставила на стол кипящий самовар, принесла целую гору черного хлеба. Мартовский день, с утра уже мокрый и мглистый, сейчас совсем помрачнел, в длинной узкой комнате с одним окном было холодно и темно, и Аня зажгла настольную лампу.

— Веселее будет и уютнее, а то на душе как-то мутно, — сказала она.

— Да, грустно все же, — сказала Люба.

— Не унывать, милые подруги, — сказал Сердюков.

— Унывать нет причин, — сказал Куприянов. — Мы еще повоюем.

Но как себя ни взбадривали друзья, братская трапеза была все-таки невеселой.

Тайная вечеря, думал Кропоткин. Но тут нет ни учителя, ни учеников. Все равны. И нет здесь, конечно, Иуды. Им может оказаться только Низовкин. Выдаст, и все пойдут на заклание. Какое уж тут веселье? Да, не такими были братские трапезы до разгромов. Тогда собиралось до тридцати человек. Большая была семья, счастливая, шумная, объединенная искренней дружбой, истинным равенством, свободой, надеждами. И вот осталось от той семьи всего несколько человек. И они ждут ареста. Почему не уходят, не убегают? Ну, у Кувшинской есть надежда встретиться в тюрьме с Чарушиным, ее суженым. А что держит Куприянова? Он мог выехать для дел общества за границу, куда не раз пробирался не только сам, но и с похищенными ссыльными. Сердюкову и Любе, уже супругам, легко было достать через Войнаральского паспорта и уйти вместе в народ, к чему и готовилось все общество. Почему же все остаются на месте? Да потому, что не могут покинуть петербургское дело, с которым кровно срослись. Не могут оставить свой очаг в столице потухшим.

Сердюков первым вышел из-за стола.

— Ну, кто куда? — сказал он.

— Я на свидание с жандармом Голоненко, — сказала Люба.

— У меня одно неотложное «пограничное» дело, — сказал Куприянов.

— Мне надо перебраться куда-нибудь с этой квартиры, — сказала Кувшинская. — Найти новое пристанище.

Сердюков пристально посмотрел на Кропоткина.

— А у нас с тобой, Петр Алексеевич, еще большая работа с новичками. Надо познакомить их со всеми фабричными и заводскими нашими товарищами.

— А главное, успеть передать весь наш почтамт, — сказал Кропоткин.

Передача «почтамта» представляла собой передачу новым товарищам конспиративной связи. Этой работой Сердюков и Кропоткин занимались уже целую неделю. Кропоткин каждый вечер запирался в какой-нибудь комнатушке с Перовским и Эндауровым и, не давая им ничего записывать, упорно добивался того, чтоб они заучили и хорошо запомнили десятки шифров и сотни адресов, ведущих во многие губернии России, где действовали кружки или отдельные лица общества, а также к пограничным местам, куда контрабандисты доставляли тюки книг. Преемники конспиративного дела осваивали его успешно. Ах, если бы поработать с ними еще неделю!

Но через три дня после грустной, последней сходки на Саратовской улице, восемнадцатого марта, арестовали Куприянова, Кувшинскую и недавно вступившего в общество Гауэнштейна (у этого при обыске забрали два списка программы!). Арестовали и двух фабричных рабочих. Одного из них, Тарасова, Кропоткин на днях видел на улице под своим окном и даже заподозрил этого активного слушателя своих лекций в слежке, но раз его самого арестовали, подозрение теперь отпадало.

Из старых членов общества в Петербурге на виду оставался один Кропоткин. Почему его еще оставляли? Может, Третье отделение все-таки сомневается, что князь Кропоткин — это агитатор Бородин? А может быть, шпионам поручено походить по его следам, чтобы до конца раскрыть столичную революционную организацию?

До заседания Географического общества он днем не оставлял дома. Разбирал свои бумаги. Весь огромный материал по исследованию ледникового периода он уложил в большой портфель, приготовившись передать все это на хранение Полякову.

Утром двадцать первого марта, когда Лиза принесла ему на подносе чай, вслед за ней в открытую комнату вошел рыжий бородатый человек в сером длинном сюртуке.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — сказал он. — Довольно бесцеремонно с моей стороны, но я к вам по делу.

— У меня нет времени ни для какого дела, — сказал Кропоткин, не встав даже из-за столика. — Выпью вот чашку чаю и иду на заседание Географического императорского общества.

— У меня, собственно, только один деловой вопросик, — не отступал бородач. — Не можете ли вы продать, князь, лес в вашем тамбовском имении?

— А известно ли вам, любезный, что мое тамбовское имение расположено в совершенно безлесной степи? Ни одного дерева, кроме фруктовых. Вы добыли где-то ложные сведения.

— Прошу простить великодушно за беспокойство, — поклонился купец и вышел.

— Каков наглец! — возмутилась Лиза.

— Это шпион, Лиза, — сказал Кропоткин.

— А что же за вами шпионить-то? Вы же не преступник.

— В России, голубушка, всякого могут обвинить в преступлении. В безопасности живут только истинные преступники, высокопоставленные.

— Вы в самом деле идете на заседание императорского общества?

— Да, иду с докладом. Пожелай мне удачи, милая.

— Желаю самой большой. С богом, Петр Алексеевич.

Заседание открылось в присутствии августейшего председателя Константина и под председательством вице-президента Семенова.

Во время короткой речи, открывающей заседание, Кропоткин оглядывал зал. В первых рядах сидели старые и пожилые знаменитости — прославленный исследователь Севера седовласый граф Литке; геолог Гельмерсен, лучший знаток земных недр России; видный государственный деятель и ученый Левшин (один из основателей Географического общества); известный путешественник и невероятно деятельный член общества (бывший его секретарь) Остен-Сакен; инженер-генерал Кауфман, покоритель Самарканда и Хивы, содействователь туркестанских экспедиций; профессор геологии Горного института Барбот де Марни. В тех же рядах сидели более молодые, но не менее знаменитые исследователи, близкие друзья Кропоткина, — геолог и палеонтолог академик Шмидт; зоолог, географ и геолог Северцов, знаток Средней Азии, хорошо знакомый с ледниками Тянь-Шаня; легендарный путешественник Пржевальский, недавно вернувшийся из монголо-тибетско-китайской экспедиции. А Миклухо-Маклай не возвращался из своего неслыханно отважного путешествия. Переболел лихорадкой на Яве и опять отправился в Новую Гвинею, к «людоедам» папуасам, с которыми он крепко сдружился. Возвратился бы, сейчас сидел бы тут еще один близкий друг.