Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

Занявшись этим делом, я обратил внимание на обратную зависимость, существовавшую между крестьянскими волнениями и распространением хуторских и отрубных крестьянских хозяйств. Другими словами, в местностях, где столыпинская реформа до революции шла успешно, крестьяне меньше всего проявляли склонности к захвату и дележу помещичьих земель, и обратно. Я заинтересовался замеченной мною зависимостью, свидетельствовавшей о том, что, если бы революция опоздала на несколько лет, она приняла бы совсем иные формы. Но революционные события помешали мне закончить мою работу.

Если не ошибаюсь, в июле происходили выборы в городские Думы по системе пропорционального представительства, в которых участвовало все население от двадцатилетнего возраста, включая и солдат.

Представители нашей партии во всех комиссиях, подготовлявших реформу местного самоуправления, и во Временном правительстве горячо возражали против участия в выборах солдат, которые в местах концентрации войск оказывали решающее влияние на их исход; настаивали также на введении ценза оседлости, но Совет рабочих и солдатских депутатов в этом вопросе был непримирим. В результате получился нелепейший избирательный закон и местные самоуправления заполнились пришлыми людьми, чуждыми местных интересов.

На муниципальных выборах местные интересы были забыты. Шла борьба политическая. А так как большинство населения городов состояло из пришлых рабочих и солдат, принадлежавших к крестьянскому сословию и мечтавших безвозмездно завладеть помещичьими землями, то партия социалистов-революционеров с лозунгом — «Вся земля трудящимся» оказалась победительницей. В московской городской Думе и в большинстве провинциальных муниципалитетов эсеры получили абсолютное большинство голосов. В петербургской же Думе они завоевали немного менее половины мест. Около четверти мест досталось большевикам, немного более четверти кадетам. Маленькая партия народных социалистов провела 4–5 человек, а меньшевики, руководившие в это время Советом рабочих и солдатских депутатов, были совершенно разгромлены: им удалось провести в Думу лишь четырех своих представителей.

Кадеты ввели в Думу своих главных лидеров — Милюкова, Винавера, Шингарева и Набокова. Так как первые два редко посещали заседания, а Набоков был малосведущ в вопросах самоуправления, то руководящая роль досталась Шингареву, уже выбывшему в это время из состава Временного правительства.

Большевики тоже, памятуя о крупной роли Парижской коммуны во французской революции, позаботились украшением столичной Думы своими видными людьми: в гласные Думы попали Зиновьев, Коллонтай, Луначарский и Мануильский. Зиновьев и Коллонтай показывались редко, а лидерствовали Луначарский и Мануильский.

Несмотря на образовавшуюся в социалистическом блоке после восстания 3 июля трещину, все же первоначально этот блок еще действовал в новой городской Думе. Так, хотя наша партия по численности занимала после эсеров второе место, в президиум нас не пустили, и он был составлен по сговору эсеров с большевиками из одних социалистов: председателем Думы был избран меньшевик Исаев. Для меня так и осталось загадкой, почему Исаев был социал-демократом и почему социалистический сектор Думы именно его посадил на председательское кресло. Это был рядовой петербургский адвокат, мало кому известный, человек порядочный, но недалекий, вероятно имевший слабое представление о Карле Марксе и его учении. Главное его достоинство составляла представительная наружность и корректность в обращении. Нужно ему отдать справедливость, что председательствовал он беспристрастно и, проникшись важностью своего поста, умел охранять достоинство Думы.

Товарищами председателя были избраны: из эсеров — молодой присяжный поверенный с жуткой фамилией — Труп и рабочий большевик среднего возраста, с бородкой клинышком. Он никогда не председательствовал, а молча сидел рядом с Исаевым. Мне кажется, что это был будущий президент СССР Калинин. Впрочем, незнакомый с биографией «всероссийского старосты», утверждать это не могу.

Попав в состав гласных городской Думы, я должен был немало времени уделять присутствию в ее заседаниях. Заседания неимоверно удлинялись партийными декларациями: всякий возникший вопрос предварительно обсуждался в отдельных фракциях, для чего делались постоянные перерывы общих заседаний. Часто бывало, что фракционные заседания длились часами, а затем каждая из фракций выступала со своими декларациями, после которых начинались уже прения. Фракционные совещания особенно долго затягивались у эсеров, ввиду существовавших разногласий между тремя наметившимися у них течениями. Во время их совещаний остальные гласные бродили по думским залам без всякого дела.

Мне приходилось участвовать и в деловой работе Думы, так как я попал в члены оценочной комиссии. Но работы в ней было мало. Из членов комиссии на ее заседания почти никто не являлся, и мы вдвоем-втроем быстро разрешали текущие дела.

Избранный в городские головы Шрейдер был старым эсеровским партийцем. Человек весьма недалекий, бездарный и узкий доктринер, он был совершенно беспомощен в сложном городском хозяйстве, вести которое было особенно трудно в условиях войны и революции. На заседаниях Думы он произносил бессодержательные патетические речи, неизменно подчеркивая свою социалистическую избранность и презрение к нам, «представителям буржуазии». Любил щеголять такими выражениями, как «моя социалистическая совесть мне не позволяет», или «социалистическая мораль требует от нас» и т. п., причем до самого большевистского переворота называл большевиков «товарищами» и признавал за ними эту «социалистическую совесть».

С первых же дней своего существования городская Дума сделалась какой-то дополнительной ареной политической борьбы, игнорируя никого почти не интересовавшие вопросы изо дня в день разрушавшегося городского хозяйства, которыми ведала городская управа под руководством совершенного непригодного городского головы.

Между тем Временное правительство, составленное с большим трудом после большевистского восстания 3-го июля, несколько укрепило свою власть. Произошло это главным образом потому, что меньшевики и эсеры, руководившие Советом рабочих и солдатских депутатов, поняли наконец необходимость сильной правительственной власти и стали значительно меньше вмешиваться в государственные дела. Но укрепление власти чувствовалось главным образом в Петербурге. В провинции и в армии революция продолжала «углубляться» и усиливалась большевистская пропаганда, внося повсюду разложение и анархию.