Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

Долго украинское правительство не знало о существовании этого имущества. Когда же узнало, то решило им завладеть. В Мелитополь был командирован из Киева правительственный уполномоченный для принятия имущества и капиталов Земгора.

Получив об этом уведомление от своего уполномоченного, мы решили вывезти из Мелитополя хотя бы всю кассовую наличность Земгора и поручили это дело члену управы Бобровскому, который успел прибыть в Мелитополь раньше киевского чиновника и получить деньги. Но предстояло еще перевезти захваченную сумму через крымско-украинскую границу, на которой багаж пассажиров подвергался тщательному осмотру, а деньги конфисковывались.

Бобровскому пришлось обмотать свое туловище, руки и ноги лентами керенок и в таком виде, с риском быть арестованным в качестве казнокрада, отправиться в путь.

С большой радостью встретили мы нашего товарища, благополучно вернувшегося из опасной экспедиции, и разматывали накрученные на него керенки. Ведь благодаря успешно совершенной им экспроприации украинской казны учреждения губернского земства могли просуществовать лишних недели две…

В начале сентября 1918 года происходило чрезвычайное губернское земское собрание, на котором гласные крымских уездов, выделившись в особое совещание, вынесли резолюцию с порицанием правительства Сулькевича, в которой заявили о своей готовности взять на себя формирование местной власти. Резолюция эта не была прямо адресована германскому командованию, с которым мы не хотели по своей инициативе вступать в переговоры, но, конечно, была составлена для него, ибо только немцы могли заменить одно правительство другим.

Вскоре после этого выступления земцев произошел эпизод, повлекший за собой частичные перемены в составе правительства и в еще большей степени обостривший вражду к нему общественных кругов Крыма. Эпизод этот заключался в следующем.

Министр финансов граф Татищев, поехавший в Берлин заключать заем для Крыма, встретил там неожиданные затруднения: немцы выражали ему неудовольствие на крымское правительство за то, что оно в тайне от них ведет переговоры с Турцией. Татищев добросовестно отрицал наличность таких переговоров, но ему были представлены доказательства и названо лицо, ездившее из Крыма в Константинополь и получившее аудиенцию у султана.

Оказалось, что министр иностранных дел Джафер Сеитаметов с благословения генерала Сулькевича, но втайне от других министров, поспал в Константинополь одного из членов Курултая для каких-то секретных переговоров. В чем эти переговоры заключались и почему они встревожили немцев — я не знаю. Но самый факт, что глава правительства предпринимает серьезные политические действия без ведома своих коллег, побудил наиболее принципиального из них, Налбандова, немедленно подать в отставку. Его примеру последовал и граф Татищев, попавший в глупое положение в Берлине.

С уходом Налбандова, дававшего направление политике правительства, оно стало совершенно бесцветным, если не считать усилившегося национально-татарского привкуса, именно только привкуса, т. к. немцы уже перестали культивировать татарский национализм, который стал чахнуть без их поддержки.

Мы решили использовать пошатнувшееся положение правительства, и губернская управа снова созвала съезд губернских гласных Крыма.

Съезду предшествовало партийное совещание комитета к.-д. на даче Винавера под Алуштой.

На этот раз было решено предложить съезду избрать главу намечаемого правительства, дабы немцы знали, кого выдвигают местные общественные учреждения в качестве заместителя Сулькевича. Долго нам не пришлось искать кандидата. Все признали наиболее подходящим Соломона Самойловича Крыма.

Он был старым местным общественным деятелем, известным широким кругам населения. Принадлежа к партии Народной Свободы, он никогда не занимал боевых позиций в ее борьбе с другими партиями, так как не обладал боевым темпераментом и всегда был склонен к компромиссу в политических разногласиях. Поэтому к нему с симпатией относились люди разных политических направлений. Как старый либеральный земец, он имел обширные связи в кругах социалистического третьего элемента, как крупный землевладелец и бывший член Государственного Совета — пользовался авторитетом в более правых кругах, наконец, мы надеялись на его популярность среди татар, которые его, как своего кандидата, избирали выборщиком во все Государственные Думы. В бытность свою членом Думы и Государственного Совета он постоянно поддерживал связи с татарами и горячо защищал их интересы. Заменяя татарское правительство русским, нам нужно было показать татарам, что мы не намерены вести политики, враждебной татарскому населению, и фигура С. С. Крыма во главе правительства, как нам казалось, давала достаточные гарантии в этом отношении.

Увы, мы недооценивали влияния на татарские массы националистических демагогов, делавших карьеру при правительстве Сулькевича. Когда образовалось новое правительство, они повели отчаянную агитацию против новой власти, и все прежние заслуги С. С. Крыма были забыты. Именно на нем, больше чем на ком-нибудь другом, сосредоточилась ненависть татар. Как раз то, что он свободно говорил по-татарски и считался в татарской среде более или менее своим человеком, теперь, в атмосфере разгоряченных национальных страстей, создало ему, крымскому патриоту и искреннему другу татар, облик «изменника». Психологически это было понятно, но было большой трагедией для С. С. Крыма, попавшего в такое положение. Тогда, однако, никому из нас не могло придти в голову, что именно он станет мишенью национальной травли, клеветы и инсинуаций.

Собрание губернских гласных состоялось в середине октября.

Предстояло, во-первых, определить политику будущего правительства в деле воссоздания России как целого, а во-вторых, установить нашу внутреннюю крымскую конституцию. По обоим вопросам сразу же обнаружились крупные разногласия между кадетской и социалистической частью собрания. В формуле, касавшейся определения отношения правительства к восстановлению России, социалисты требовали указания на республиканский ее образ правления, кадеты же возражали, считая такое указание предвосхищением воли Учредительного собрания.

Все единодушно признавали необходимость восстановления распушенных правительством Сулькевича городских Дум и земских собраний, но социалисты ставили на этом точку, мы же настаивали на немедленном проведении избирательной реформы с повышением возрастного ценза до 25 лет и с введением годового срока оседлости.

Два дня шли у нас бурные споры.

В конце концов социалисты уступили нам в вопросе о республике и о самоуправлениях, мы же согласились на созыв Сейма, но лишь в случае прекращения германской оккупации, с одной стороны, и не совершившегося объединения России — с другой.