Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

Первый пункт единогласно принятой резолюции гласил: «Правительство должно всеми мерами содействовать объединению распавшейся России и с этой целью искать сближения со всеми возникшими на русской земле государственными организациями, поставившими себе основной задачей воссоздание единой России с тем, чтобы вопрос об устройстве и формах правления объединенной России был окончательно решен всероссийским Учредительным собранием».

Какими представляются теперь наивными все эти формулы, тогда казавшиеся столь важными и существенными!

Выработав после долгих усилий объединившую всех программу, собрание избрало депутацию, которая отправилась к генералу Сулькевичу с тем, чтобы предложить ему немедленно передать власть собранию губернских гласных.

Сулькевич принял депутацию весьма сурово и отказался вступать с нею в переговоры. Тем не менее мы продолжали наши занятия и единогласно избрали главой крымского правительства С. С. Крыма, который сейчас же после избрания уехал на южный берег.

Вечером было назначено заключительное заседание для заслушания и подписания журнала.

Когда вечером я подходил к зданию губернской управы, я с удивлением увидел, что вход в него закрыт и оцеплен полицией. Все же меня, как хозяина здания, впустили в управу, и я застал там нескольких гласных, проникших через черный ход, не охранявшийся полицией.

Не успел я открыть заседания, как в мой кабинет робко просунулась голова полицейского офицера, который, сконфуженно извиняясь, заявил, что он имеет распоряжение о недопущении нашего заседания. Гласные подняли шум и с негодованием обрушились на робкого офицера, внушавшего своим растерянным видом скорее сожаление, чем негодование.

В этот момент мне доложили, что в управу прибыл немецкий офицер и желает меня видеть.

Прервав заседание, я направился к двери в сопровождении робкого полицейского, который скороговоркой, вполголоса шептал мне: «Ах, ваше сиятельство, избавьте нас от этого Сулькевича проклятого, прямо тошно под ним!..»

Немецкий офицер передал мне приглашение начальника штаба немедленно к нему прибыть по срочному делу, и я сейчас же отправился в Европейскую гостиницу, где неизменно помещались все штабы войск, занимавших Симферополь.

За все мое пребывание в должности председателя управы это было мое первое официальное свидание с представителями германского командования.

В Европейской гостинице я сразу попал в особую немецкую атмосферу дисциплины и порядка, увеличивавшую ощущение зависимости от грубой военной силы, над нами властвовавшей. Всюду надписи и стрелки с указанием — где какое начальство находится, чистота удивительная, подтянутые писари с пачками бумаг беззвучно, на цыпочках шныряют по коридорам и по лестнице. А среди этой строго соблюдаемой тишины гулко раздаются твердью шаги с позвякиванием шпор офицера и его односложные повелительные распоряжения…

Меня ввели в приемную начальника штаба фон Энгеллина. Сам он был в отсутствии, и меня принимал его помощник, высокий блондин с большими, характерно-немецкими водянистыми глазами. Как только я вошел, появился еще какой-то немец в полувоенной форме, с лицом, похожим на Аракчеева. Этот неприятный человек, вероятно заведующий политической частью штаба, во все время нашего разговора не проронил ни одного слова, но упорно фиксировал меня тяжелым взглядом, отводя его лишь для внесения каких-то заметок в записную книжку.

— Я просил вас прибыть сюда, — начал полковник, — чтобы узнать, как у вас обстоят дела с формированием нового правительства. — Я ответил, что мы выбрали председателя Совета министров и сформируем правительство, как только немецкое командование устранит правительство Сулькевича.

— Во всяком случае имейте в виду, — заявил полковник, как-то особенно подчеркивая каждое свое слово, — что мы будем поддерживать всякое правительство, опирающееся на доверие широких слоев населения, sie verstehen mich? (вы меня понимаете?) — добавил он значительным тоном, подкрепленным таинственным взглядом водянистых глаз.

— За чем же дело стало? Уберите вашего Сулькевича.

— Мы этого не можем сделать, так как не мы его назначали. Припомните, что в декларации генерала Сулькевича было сказано, что он берет власть с согласия немецкого командования. Tolko s soglasia, nicht ро nasnatcheniu, — произнес он по-русски.

— Тогда в чем же будет заключаться ваша поддержка новой власти? Ведь если вы не хотите сместить Сулькевича сами, то значит ожидаете, что мы его сместим насильственным путем. Ведь третьего выхода нет.

— Нет, насильственного переворота германское командование не допустит ни под каким видом.

— Тогда зачем же вы весь этот разговор со мной ведете? — сказал я уже несколько раздраженным тоном и поднялся, чтобы уходить.

Полковник тоже поднялся и, пожимая мне руку, опять отчеканил:

— Помните же, что мы будем поддерживать всякое правительство, опирающееся на доверие населения. — И опять: — Sie verstehen mich? — с таинственным видом заговорщика.

Я вернулся на заседание гласных в полном недоумении от этих странных переговоров, из которых понял лишь, что немцы уже не склонны поддерживать во что бы то ни стало созданное ими правительство.

На следующий день я пошел к Сулькевичу с тем, чтобы еще раз попытаться убедить его передать власть С. С. Крыму. Разговор в германском штабе давал мне основание рассчитывать, что немцы произвели на него некоторое давление. Сулькевич, с своей стороны, в это же время вызвал меня к себе по телефону.

Произошло недоразумение: уверенный, что я явился по его вызову, он меня принял по-начальнически и стал, что называется, «пушить» грозным генеральским баритоном. А я вынул из кармана постановление об избрании С. С. Крыма главой правительства и молча вручил его генералу.

Произошла немая сцена. Сулькевич очевидно не знал, продолжать ли разговор и в каком тоне его вести. Наконец, был избран дружелюбный тон:

— Не понимаю, зачем вам нужно другое правительство? Ведь тех же лиц, каких вы намечаете, я бы охотно пригласил в свой кабинет. А вы тут революцию какую-то затеяли!.. Ну, давайте попросту объяснимся. Что вы против меня имеете?

Обвинительных пунктов у меня было достаточно, но самым свежим из них были таинственные переговоры с Турцией. С этого я и начал.

— Ах, и до вас дошла эта сплетня, — перебил меня генерал. — Удивительно, как из-за пустяка у нас целые истории раздувают. А дело, ей Богу, самое пустяковое. Знаете, как это было: когда я стал во главе крымского правительства, то, как мусульманин, получил приветствие от султана. Я решил, что и мне нужно ответить ему какой-нибудь любезностью. Как раз наступал день его рождения. А Сеитаметов мне говорит, что его знакомый татарин едет в Константинополь. Ну, знаете, я и решил с ним послать приветствие султану по случаю его рождения. Вот и все. А Налбандов и другие невесть что на меня наплели.