Иван Кузнецов - На судьбу я не в обиде...

Показывая тяжелые дни Волховстроя, то, как десять тысяч человек взнуздывают стихию, а главный инженер строительства Графтио, как щепка, носится по волнам бюрократической стихии, которую унять бессильны «даже Ленин, даже компартия», публицист резюмирует: по вопросу, который так мучил товарища Ленина – об улучшении государственного аппарата – история Волховстроя дает печальный ответ. «Речь, – читаем в очерке, – идет о том, насколько удается нам спасать наши начинания из-под губительного действия бюрократии, а вовсе не о том, насколько мы подчинили себе бюрократию» [118].

Наглядным воплощением бюрократизма, полной трагедией для строительства ГЭС стали бесконечные комиссии РКИ, десятки раз обследовавшие волховские работы. Последняя из таких комиссий, сообщается в очерке, усердно трудилась целых 67 дней, было задано в письменном виде 1555 вопросов, составление ответов на которые потребовало 1500 рабочих человекодней, а представленные ответы истребовали около трех пудов бумаги.

Главная цель очерка, как ее определил сам публицист, уменьшить трудности и препоны на пути Волхов-строя. К этой же цели – «уменьшить трудности и препоны» – стремился он и во многих других выступлениях: «Русская галоша и русская лампочка», «Около галоши», «О ламповой концессии», «О тормозах», появившихся в «Правде» в январе – апреле 1923 г. Во всех этих материалах Л.С. Сосновскому пришлось выдержать настоящий бой с теми, кто готов был по любому поводу приглашать американских, голландских, немецких концессионеров, не прилагая особых усилий для развития нашей отечественной промышленности. Нелегко было публицисту убеждать министров и их замов отказаться от услуг всех, настойчиво стремившихся «облагодетельствовать» нас новыми и новыми концессиями. В корреспонденции «Русская галоша и русская лампочка» он свидетельствует: «Один заместитель наркома писал в партийное учреждение: "Что мне делать с Сосновским? Не заглянув в святцы, бухает в отвратительные колокола. Он гадит нам всю нашу концессионную политику". Другой нарком писал мне: "…впредь, прежде чем писать подобные вещи, прошу вас запрашивать меня"» [119]. Но, вопреки всем трудностям, репортер добивался поставленной цели: не без его усилий налажен был выпуск лампочек, галош и некоторых других изделий. «В результате галоша стала советской, и даже заграничные буржуа, – с удовлетворением сообщает репортер, – кое-где носят галошу с советским гербом, причем некоторым утешением им может служить то, что они наступают ногами на ненавистный герб и, так сказать, попирают его» [120].

Признали правоту публициста и те, которые громогласно заявляли, что он «бухает в отвратительные колокола», что «портит им всю концессионную политику». В очерке «Русская галоша и русская лампочка» приводится выступление на Всероссийском съезде химиков председателя ВСНХ Богданова, подчеркнувшего, что резиновая промышленность, изжив внутренние организационные трения, сделала громадный скачок и может существовать своими средствами без привлечения иностранного капитала. Подобные свидетельства были чрезвычайно важны, так как борьба за самостоятельное развитие важнейших отраслей промышленности продолжалась.

Многие выступления публициста получали самый широкий читательский отклик. В этой связи нельзя обойти вниманием статью «О культуре и мещанстве», опубликованную в «Правде» 27 ноября 1925 г. В ней автор хотел ограничиться, по его собственной оценке, лишь постановкой на обсуждение нескольких вопросов для читающей молодежи. Однако на статью поступило такое обилие откликов, что в рамках газетной статьи ответить на них не представлялось никакой возможности. Пришлось написать целую объемистую брошюру, которая и увидела свет спустя год после публикации статьи в «Правде». Да и в брошюре была использована только часть откликов. Проблема, поднятая в статье, оказалась так велика и значительна, отмечалось в предисловии к брошюре, что над ее разрешением еще долго и напряженно будет работать коллективная мысль партийно-советской общественности. Проблемы, затронутые в статье, вызвали острую полемику и в среде журналистов. С резкой критикой отстаиваемых Л.С. Сосновским идей выступил Абрам Аграновский. «Две ошибки Сосновского (Обед или галстук? Западноевропейский коммунизм)» – так озаглавил он свой ответ, в котором заявлял: «Тов. Сосновский, хваля немцев за культуру, не заметил, что он невольно перехвалил и их строй и всю капиталистическую Европу, которая справедливо выставлялась до сих пор нами как "гибнущий антагонист коммунистического рая"». И эту ошибку тов. Сосновский собственноручно исправит» [121]. Понятно, такой «ошибки» публицист не признал, как не признал и того, что он проповедует культуру «буржуазную» и что там, за границей, уже коммунизм. Зато, задавшись целью обстоятельнейшим образом разобраться в чрезвычайно важном для нас вопросе, что такое подлинная культура, он обстоятельно анализирует статью А. Аграновского, которая в несколько ином виде появилась еще раньше в харьковской газете «Коммунист» под заглавием «Культ галстука и культура классовая». Мол, по словам Сосновского, размышляет в своих публикациях А. Аграновский, на Западе все сыты, все счастливы, все довольны, значит там – коммунизм. «Нет, – парирует Л. Сосновский, этого еще не получается. Зато получается впечатление недостаточно чистоплотного, недостаточно культурного собеседника т. Аграновского. Я ему говорю, что в Дании на всех шоссе стоят без призора бидоны с молоком и никто их не ворует. В Париже и Женеве по утрам у дверей квартир спокойно кладут белые булки, молоко и прочее. А у нас на московских улицах даже урны-плевательницы цепями прикованы, чтоб никто не украл. Аграновский же „ловит“ меня на слове: „Значит, в Европе уже коммунизм? Значит, там нет воров, нет болезней (!!!)“». Нет, не значит… Нужно только более добросовестно относиться к спору и больше ничего» [122].

Борьба против нашей ужасающей бескультурности должна вестись по всем направлениям – такова главная мысль брошюры Л.С. Сосновского. Иные полагают, отмечает он, покуда мы бедны, следует и на пол плевать, и на чужие кровати с ногами забираться, и «девчат лапать». Нет, утверждает публицист, не пассивное ожидание, что вместе с ростом материального благополучия придет к нам и культура, а самая активная борьба за новую культуру. Именно борьба, подчеркивает он, и эта борьба немыслима без понимания того, чему следует учиться у Запада и чему не следует. И разъясняет: «Следует учиться всему, что способствует успеху в нашем народном хозяйстве, заимствовать и овладевать машинной техникой, и умелую организацию кооперативов и многое другое. Датская молочная кооперация вывозит из страны 7 млн пудов масла, насчитывая в своем центральном союзе всего десяток-другой служащих. У нас Маслоцентр вывозит всего 2 млн пудов, а служащие насчитываются сотнями» [123]. Приводя множество таких обидных для нас параллелей, подчеркивая, что «гнилой Запад» не знает ни наших сплошных неурожаев, ни регулярного планомерного выгорания деревень, настойчиво втолковывая, что все это и есть культура, публицист заключает: «Нужна ли нам такая культура, чтобы поля давали вместо 50 пудов – целых 100 и больше, чтобы корова давала втрое больше молока, чтобы неурожаи отошли в область преданий и легенд, чтобы эпидемии прекратились, и прочее, и тому подобное? Ну, разумеется!..Мы будем учиться у Запада всему, чему можно научиться, и отнюдь не будем фыркать на западные порядки только потому, что там буржуазный строй» [124].