Ольга Книппер-Чехова - О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 1: 1899–1927

Как здоровье Маши и Марфуши? Напиши. Как новая повариха, приехал ли Арсений? Наладилось ли хозяйство после разгрома? Пиши все.

Все о тебе спрашивают, все тебе кланяются, мама целует крепко. Привози все свои этюды, у нас есть 2 отличные рамы, и можешь подарить моей маме парочку, будут висеть с шиком, и реклама тебе. Слышишь, Маша? И мне подари, не скупись.

Та квартира нелепа и мещаниста, хотя три большие, высокие комнаты, но без ватера – это ужасно, и 4-я комната, кот. лежит отдельно, – низкая и маленькая, тебе бы нельзя там жить. Пиши скорее. Кланяйся, мамаше поцелуй ручку. У нас есть комната для мамаши, если же хочешь – можем сдать какой-ниб. девице. Целую тебя крепко, крепко. Твоя Олька

20 декабря [1901 г. Ялта – Москва]

Милая Оля, вчера не успела тебе написать [194], твой супруг заставил меня убирать кабинет. Сегодня продолжала уборку с утра, часто бегая в кухню.

Погода совсем летняя, о мехах не может быть и речи! В саду у нас цветут ноготки и левкои! Антоша был очень болен, сильно похудел и побледнел, теперь ходит с компрессом на боку, еще не выходил. Настроение у него хорошее, аппетит появился, и он начал кушать как следует. Теперь внимай и слушай, что сказал мне вчера Альтшуллер. Сказал он, что слушал Антона и нашел ухудшение, ухудшение это он приписывает долгому пребыванию его в Москве, была повышенная температура, кровохарканье и непрерывный кашель. Указывает он на то, что кто-нибудь из нас должен быть около него, т. к. он капризничает с матерью, часто ничего не ест, «матушка ваша страдает и ничего поделать не может». Это его слова, я ничего не прибавляю. Вот еще он что сказал, что написал тебе письмо, но, услыхавши, что приезжаю, разорвал. На твою телеграмму он ответил утром в субботу. Ты, вероятно, ее получила. Говорил Альтш. серьезно, отчеканивая каждое слово. Я сначала перетрусила, решила не уезжать, но потом, увидавши, что дело идет на поправку и что до пасхи осталось не так уж и много времени, придумала такую комбинацию. Во-первых, опять попытать счастья нанять кухарку, во-вторых – это самое главное, – посоветовать тебе испросить во что бы то ни стало позволение у Влад. Ив. и прочих великих вашего театра дать тебе отпуск после праздника недели на две, и когда я приеду в Москву, ты поедешь в Ялту, все-таки сократим время до пасхи хотя немного. Сейчас, по-видимому, он чувствует себя хорошо, ходит по кабинету и гостиной. Так как в коридоре очень тепло, то все двери открыты настежь, даже у меня наверху не топится – я пользуюсь теплом снизу. Вообще во всем доме тепло благодаря железной печке, внизу в коридоре поставленной. В кабинете висячая лампа придает уютность и настроение. Сейчас пойду в кухню, потом поужинаю и буду продолжать тебе писать на другую тему.

21 декабря . Вчера перед ужином появилась целая компания – Горький, Средин, Алексин и еще один доктор, очень интересный человек, читал восхитительно Антошины рассказы. Он из Питера прислан на чуму в Ялту!! [195]Гости пили чай и ужинали. Твой супруг чувствовал себя хорошо – много ел, смеялся и не пускал гостей до 12 часов. Горький остался ночевать. Он произвел на меня очень приятное впечатление, необычайной доброты человек. Сегодня Антоша снял компресс. И мне думается, что Альтшул. преувеличил свои опасения. Бог даст, все обойдется и он будет здоров. Вот Средин [196]на что уж был плох, а выходился, почти здоров, даже полнеть начал. Ты успокойся, не волнуйся.

Желаю тебе блестяще провести свою роль сегодня [197]. Поздравляю тебя с праздником и желаю полнейшего благополучия.

Напиши мне подробно о спектакле и вообще, как живешь без меня. Не правда ли, скучаешь?

Сегодня 8 градусов в тени и солнце жарит вовсю. На набережной я еще не была. Пойду с мамашей после обеда, – обедает сегодня у нас Орленев [198].

Целую тебя крепко, крепко. Твоя Маша.

Третье слово у моей матери «Олечка», даже противно!

Год по содержанию.

25-го дек., ночь [1901 г. Москва – Ялта]

Милая моя Машечка, славная моя Машечка! Здравствуй! Я нарочно не писала тебе все это время, и теперь чувствую, что сильно хочется видеть тебя, чувствую, что скучаю без тебя и люблю тебя. А ты меня? Мне холодно без тебя. Ты меня должна всегда любить и приголубливать, и я тебя тоже. Хочешь так? Только не пускай в наши отношения ненужных нот, которые мешают. Живи так, как прежде жила, и не пускайся в черную меланхолию.

Что ты делаешь без меня? Наверное, не тоскуешь по мне и забыла думать – правда? Отчего ты мне не пишешь, как ты нашла Антона, ведь ты же обещала мне и не держишь слова. А я все ждала. Отчего это? Ведь ты же знаешь, что я беспокоюсь. Антон все еще ходит с компрессом или снял? Как он выглядит, отощал, верно, ничего не ел все время. Ты его теперь откармливаешь? Ради Бога, напиши все, все, всякую мелочь. Я себя чувствую сильно одинокой и совершенно покинутой, с отвращением прихожу домой по вечерам и ненавижу эту тишину. Только раз у меня ночевала Элька. Квартира мне кажется нежилой и мертвой.

Сыграли 3 раза «В мечтах». Пьесу ругают, и Немирович должен сильно страдать, но не показывает. Мне жалко его. Очень хвалят Качалова [199], про Андрееву как-то туманно, отмалчиваются. По-моему, она очень бледна в этой роли [200], ушла в ненужную никому девическую чистоту и дала слишком мало силы, страсти, энергии, борьбы и страданий. Играет красиво и сама ослепительна, но я чувствую то же, что и в Гедде Габлер, – сделано все, но нет самого главного [201].

Меня, Машечка, очень хвалят везде. Самарова говорила, что весь Малый театр гудит только обо мне [202], и Качалова хвалят. От туалетов все в восторге [203]. Лилина [204]очень не нравится в этой роли. Мне жаль Юльки, она у меня выходила здорово [205]. Станиславского жалко [206]– он как-то растерялся. Приедешь – обо всем поболтаем, всего не напишешь ведь. После 1-го спектакля мы ездили ужинать в «Эрмитаж», досидели там до утренних газет [207], попили, выпили чаю и стали расходиться. Настроение было оживленное, но как будто что-то хотели заглушить. Пели, Александров [208]плясал, пела сестра Котика [209], Вл. Ив. дирижировал, сам подпевал. Лика пила здорово, точно приросла к одному стулу, курила и пила. В конце хотела со мной брудершафт выпить, но я отклоняла, я на это иначе смотрю. В 9-м часу утра Вишневский отвел меня домой, и тут же приехали Москвин [210]с Гельцер, Лика и Александров сами напросились. Все, конечно, подвыпили, но были милы. Я их поила чаем, кофе, остатками вина, старым ростбифом и огурцами и насилу выпроводила их около 11-ти час. Как тебе это нравится? Лика опять несколько раз намекала о брудершафте, но я увильнула. Я не могу, Машечка! Ведь это же не могло ее обидеть? Ведь мы чужие друг другу и особенной симпатии или влечения к ней я не чувствую, а без этого всякое «ты» смешно и непонятно. Мне было тяжело это. Может, она не помнила, что говорила, но ведь я не была выпивши, я просто была оживлена. После их ухода я легла, но не спала совсем и вечером играла [211]. После 3-го спектакля опять ездили, но уже одни мужчины, хотя Лике отчаянно хотелось ехать и она сильно уговаривала меня. Мне не нравится, что она со всеми дует брудершафт, и с Александровым, и с Москвиным, у которого с Гельцер из-за этого вышло какое-то объяснение, кажется [212].